Ни у какой кошки нет восьми хвостов. У любой кошки на один хвост больше, чем у кошки несуществующей. Поэтому у каждой из них по девять хвостов. Охранники сердито насупились. Эрик Фрэнк Рассел «Дьявологика»

 

А также восстающий, обращённый, вздыбленный, смотрящий и всё прочее. Хотя на самом деле геральдический единорог формально как раз «фигура негеральдическая», но «гербовая». К тому же здесь всё-таки есть вопрос с определением, где право и где лево. А всем непрофессионалам надо с большой осторожностью употреблять связанные термины: символ, герб, фигура, знак, эмблема и т.д. В геральдике значения терминов оказываются не совсем такими, как в нашем обиходе. В общем, со всем этим мы сегодня попробуем разобраться.

А именно интересует нас один совсем маленький, но довольно запоминающийся отрывок из третьей главы «Девяти принцев Амбера » (лично у меня в эмоционально-образную память этот эпизод после первого прочтения врезался). Вот как в оригинале:

And the packet bore a device which caused me to stiffen where I knelt, perspiration suddenly wetting my brow and my breath coming rapidly.

It bore a white unicorn on a grass field, rampant, facing to the dexter.

Ещё в этой заметки нам, увы не обойтись без существущих переводов. Не сколько для поиска ошибок, сколько для полноты символической картины и некоторого контраста с заумными версиями. Ну и в чём-то для сравнения того, как разные переводчики романа передавали довольно специфические детали.

 

Ирина Тогоева:

То, что было изображено на рубашке верхней карты, буквально сразило меня. Весь покрывшись испариной и едва дыша, я так и застыл — у стола на коленях.

Это был вставший на дыбы белый единорог на зеленом поле, обращенный вправо.

Михаил Гилинский:

И когда я увидел рисунок на обложке пачки, я вздрогнул, дыхание мое участилось, а на лбу выступил холодный пот.

Это был рисунок белого единорога, стоявшего на травянистом поле на задних лапах и глядевшего вправо.

Ян Юа:

На колоде была картинка, заставившая меня замереть, стоя на коленях, лоб мой покрылся испариной, а дыхание участилось.

На зеленом поле — рисунок белого единорога, вставшего на дыбы и чуть повернувшегося вправо.

Пристально мы будем изучать вот эту фразу:

a white unicorn on a grass field, rampant, facing to the dexter

 

 

Первое, что нас должно насторожить при чтении оригинального текста — это термины dexter и rampant. Которые на поверку оказываются чисто геральдическими. Первое — это геральдическое право, второй термин имеет французское происхождение и обозначает геральдического зверя, вставшего на дыбы. Употребляется по отношению гербовым животным, изображенным стоящими на двух задних лапах, в прыжке. И имеет вполне конкретный перевод на русский язык, а именно, «восстающий» или в некоторых работах «вздыбленный». Поэтому обратимся к специальной литературе и придётся нам это делать всё-таки на языке оригинала. Потому что о состоянии популярных системных работ в отечественной геральдики можно судить по вот этой картинке. Здесь два скриншота разбора полей и термином геральдического знака: из английской википедии и из русской.

 

 

Так что смотреть мы будем геральдику на языке нашего оригинала, из которой наиболее основательными мне показались “A Complete Guide to Heraldry” by Arthur Charles Fox-Davies и “English heraldry” by Charles Boutell.

 

 

Книги можно сказать старинные. Смотреть, конечно, мы будем и в других местах, но проверять и цитировать будем по ним.

Итак, Единорог — тема у нас вполне геральдическая (одна из гербовых фигур), поэтому будем дальше смотреть, исходя из этого найденного контекста. Вот иллюстрация к возможным изображениям единорога из «A Complete Guide to Heraldry»:

 

 

Почему всё-таки это важно? Во-первых, потому что dexter в данном случае — это именно «геральдическое право». Во-вторых, вспомним название третьего романа сериала: «Знак единорога». И это именно тот самый геральдической знак, который мы впервые здесь встречаем.

 

 

Вернёмся к тому, почему же нам важна геральдика и тому, что согласно словарю dexter в английском (как и в русском) может быть как синонимом обычному правый (right, right-hand) а также означать ровно противоположное.

dexter прил. лат. 1) правый (находящийся справа, по правую руку) 2) геральд. правый (находящийся по левую руку от зрителя) • Ant: sinister

Что мы и видем на предыдущих картинках, в которых единорог именно dexter, правосторонний геральдически, но по отношению к нам, пишущим или читающим эту заметку, он смотрит влево. В геральдике правая и левая стороны определяются не с точки зрения человека, смотрящего на герб (щит), а с точки зрения человека, носящего герб (стоящего за щитом или воина, держащего его в руке). Соответственно геральдический правый это левый по отношению к зрителю. Символически в геральдике правый означает то же, что в универсальной, мифологической символике: левая сторона олицетворяет зло, правая — добро. Наиболее известная отсылка к этой формальной двусмысленности в массовой культуре сегодня это, наверное, Dexter Morgan, см. Darkly Dreaming Dexter и соответствующий сериал.

Кстати, а как правильно терминологически назвать «правого» или «правостороннего» зверя (формально в данном случае правую негеральдическую фигуру)? У Желязны в оригинале facing to the dexter. Поэтому термин facing опять же будет геральдическим. Здесь будем смотреть сразу специальную литературу и её переводы и увидем, что в русскоязычной литературе по отношению к геральдическим фигурам в соответствующем контексте чаще всего встречаются термины «повёрнута», «обращена» и «смотрит/смотрящий» (в том числе это обозначение геральдической позы).

Тут также есть некоторая особеность, которую мы пока просто запомним. Дело в том, что формально facing to dexter, «обращённый вправо» — это стандартная или исходная поза любого гербового животного. Поэтому такое положение геральдического животного, почти всегда изображаемого в профиль, обращённое геральдически вправо, специально не блазонируется (поясняется, толкуется, читается). Животное, обращённое в противоположную сторону — геральдически влево — блазонируется (толкуется) как обращённое (то есть это положение всегда уточняется дополнительно в отличие от базового). Вздыбленная же поза единорога не является стандартной в отличие от «вздыбленного льва». Так что по законам геральдики Желязны был обязан уточнить насчёт rampant, но мог не уточнять насчёт facing to dexter. А также по правилам блазонирования должен был бы назвать тинктуру (покрытие) поля прежде гербового знака. Так что и нам, несмотря на геральдические термины не стоит так уж сильно увлекаться правилами, которым, как представляется, автор следовал лишь отчасти. Но, разумеется, сначале мы досконально всё выясним.

Кстати, раз уж мы удалились в словари, смыслы и геральдику, здесь же ещё раз заметим, что в английском «геральдический левый» (или обычный правый) это sinister, довольно общеупотребильный в названиях фантастики (ужасов) из-за своего синонимического значения «зловещий», вспомним, например, «Зловещий барьер» Э. Ф. Рассела.

sinister / прил. 1) зловещий, злой, страшный, мрачный sinister smile — зловещая ухмылка There was something sinister about him that she found disturbing. — В нём было что-то зловещее, от чего ей становилось не по себе. Syn: ominous , ill-boding 2) дурной, плохой, злой sinister influence — дурное влияние sinister intentions — злые намерения Syn: evil 2., bad , ill-boding 3) предвещающий несчастье sinister beginning — начало, не предвещающее ничего хорошего sinister omen — дурное предзнаменование Syn: inauspicious 4) левый а) находящийся слева, по левую руку б) геральд. находящийся на левой (правой от зрителя) стороне щита bend / bar / baton sinister — левая перевязь (символ незаконнорождённости в английской геральдике) Ant: dexter

А вот в своём геральдическом значении он используется на моей памяти в названии произведения Набокова, который издавался, что интересно, как без перевода названия — ”Bend sinister” — так и под заголовком «Под знаком незаконорожденных», и в котором его геральдическое значение обыгрывается даже с двух сторон (как геральдический символ и как якобы его ложное употребление и трактование). Кстати, заметьте, на Набокова я случайно натыкаюсь уже во второй заметке подряд по данной теме.

Далее обращает на себя внимание словосочетание grass field, которое в контексте геральдики приобретает уже вполне конкретное значение. Во-первых это, разумется, «геральдическое поле» или поверхность, основа, фон геральдического щита.

Field (fr. champ): the ground or surface of the shield on which all charges are placed.

Так что здесь это и не «травяное поле» и не совсем зелёный. Травяное или травянистое поле — это буквальный перевод. Однако в геральдике, если бы оно было зелёным, у нас был бы геральдический образный термин emerald или же vert.

Grass — это скорее не цвет, а символ, поверхность, структура геральдического поля щита. В целом основа цветовой символики всегда проста (и образна): чёрный фон геральдического щита символизирует вспаханную землю, зеленый — растущую траву, красный — «поле, упитанное кровью врагов». Символические значения имеют и другие цвета гербового поля: белый означает чистоту помыслов, золотой — богатство и верность, голубой — величие, пурпур — достоинство и могущество, чёрный — бесстрашную смерть. Однако окантовка или штриховка могут делать из цвета различные символические вариации. В геральдической литературе говорится, что графически зеленый может изображаться посредством диагональных линий, проведенных справа налево, а также в поле и кайме отождествляется с луговой травой. Зелёный цвет в геральдике традиционно символизирует надежду, радость, изобилие, свободу, здоровье.

И вот здесь я остаюсь пока в некоторых сомнениях. Даже в той самой геральдической литературе grass не сколько определяют, сколько показывают в каких вариантах или сочетаниях эта подложка может встречаться и какими элементами образовываться:

Grass is naturally presumed on the mounts vert which are so constantly met with, but more definite instances can be found in the arms of Sykes, HuUey, and Hill. («A Complete Guide to Heraldry Arthur Charles Fox-Davies»)

Grass is always represented in tufts; also the old botanical terms of spires and piles applied to grass are employed in one example of blazon.

Таким образом, насколько я пока понял, grass field у нас есть «гербовое поле» (геральдическое поле) — пространство внутри контура щита в геральдике, — одного из оттенков зелёного цвета и имеющая геральдическую структуру или штриховку, кайму, специфический узор или другие признаки, которые выражены не только или не столько в цвете. Или же это зелёный в сочетании с расположенными на поле геометрическим узором «травяными кочками», пучками, шпилями, пиками, мечами или другими пикоподобными символами, например, лилиями (fler de lis). Мне надо бы в этом смысле всё-таки подчитать на будущее значение и применение похожей символики карт Таро. То есть «травяное геральдическое поле» в нашем случае может выглядить даже и так:

 

 

Конечно, скорее всего, чтобы быть именно grass field, зелёное геральдическое поле в тексте у Желязны содержало орнамент в виде геометрических острых символов и заключалось внутри некого обозначения щита. Таким образом мы пока что (до выяснения ещё каких-нибудь обстоятельств) вносим в русский текст по отношению к «полю» прилагательное «геральдический», которое в перспективе должно избавить нас от нескольких терминологических сносок (которые, разумеется, пока что в тексте присутствуют), а также снять некоторую неочевидность зелёного цвета. Так что будем считать, что исходный текст изначально содержит некоторую неочевидность или формальную неточность, доступную интерпретации. В итоге записываем пока следующий вариант перевода:

А на колоде был нанесён символ, от которого я, коленопреклонённый, так и окаменел. Выступивший вдруг пот закапал с бровей, а дыхание участилось.

Там был изображен белый единорог на травяном геральдическом поле, восстающий, обращённый вправо.

А теперь наслаждаемся контрастом образа Корвина в библиотеке, стоящего на коленях, коленопреклонённого, перед знаком восстающего единорога (и связанных с ним довольно большим блоком ассоциаций). Ну скажем, к примеру, что обычно, в традиции, это единорогам было свойственно склонялись пред дамами. Вот, например, пара воплощений этого некогда расхожего сюжета.

 

 

 

Кстати, bore или в наст. врем. bear, который есть в этом же отрывке в двух предложениях оригинала, тоже если не геральдический термин, то близкий по одному из значений: встречается в книжках по геральдике на каждой странице, и в строгом контекстном переводе означает «титулованный», «носить, носящий титул», или относительно изначальной, физической, «хардварной» геральдики — «выбитый на щите», но здесь мы можем обойтись без него, тем более что мы уже дополнительно ввели ранее в текст перевода термин «геральдический».

Что касается других практических примеров, и трактовок, то известна пара единорогов, являющихся щитодержателями в гербе Шотландии, по одному — в государственных гербах Великобритании и Канады. Единорог считается геральдическим символом осторожности, осмотрительности, благоразумия, чистоты, непорочности, строгости и суровости. Есть несколько эзотерическое и общее мнение, что в геральдике единорог указывал на высший духовный смысл сущего, на путь к трансцендентному возвышению и символизировал совершенную чистоту. Но вопрос тут как раз в том, что бездумно перечислять всех единорогов, которых можно встретить на различных гербах как раз неуместно, потому что геральдичски один единорог может читаться совсем иначе, чем два единорога (которые из «знака» уже образуют «эмблему») или единороги в разных частях герба или в разных полях или в разных положениях, позах, позициях. У приведённого шотландского герба есть практически все структурные элементы и его прочтение (блазонирование) займёт в отличие от одной фразы у Желязны несколько абзацев, если не целую страницу, текста.

 

 

Ну а мы попробуем всё-таки завершить геральдический ликбез и самоликбез, чтобы больше к этой теме не возвращаться. Надеюсь, в этом отношении я не наделал в этой заметке катастрофических ошибок. Напомню, что согласно геральдической систематике единорог относится к негеральдическсим фигурам, что означает, что он есть фигура гербовая, но негеральдическая.

Вот такой ужас в разной степени подробности приходится иногда записывать для себя ради нескольких непонятных или просто неоднозначных на первый взгляд слов. Просто сегодня я решил оформить это в более-менее связный рассказ.

Ну и чисто для себя, чтобы помнить где искать, добавлю выборку того, чем отличаются вроде бы синонимичные в обычной жизни понятия в контексте геральдики.

 

Геральдический щит (гербовый щит) — условно изображённый стилизованный щит признанной в геральдической традиции формы, либо характерной конструкции (павеза), несущий на своей лицевой поверхности (в гербовом поле) определённый набор гербовых фигур. Является основой любого герба.

Гербовые фигуры — все фигуры, размещённые в щите герба. Гербовые фигуры подразделяют на геральдические — имеющие условное значение и негеральдические — все остальные фигуры, которые, в свою очередь, условно делятся на естественные (лев, орёл, лилия и т.д.) и искусственные (меч, подкова и т.д.).

Знак (геральдический) — знак принадлежащий «щиту» и «гербу».

Символ — сложение однородных знаков, не менее двух: (фигуры+формы); (слова+буквы); (цифры+числа) АВ.

Символика (слово для применения в различных сферах) — сложенность АВ.

Эмблема — сложение разнородных знаков, не менее двух: (фигуры+буквы/слова+цифры) АВ.

Герб — название наследственных эмблем.

По происхождению негеральдические фигуры делятся на естественные (животные, растения, люди и т. п.), искусственные (оружие, инструменты, строения и т. п.) и фантастические (гарпии, грифоны, двухглавые орлы, драконы, единороги и т. п.).

Геральдические же фигуры — основополагающие гербовые фигуры. Разделяются на «почётные» и «простые». К «почётным геральдическим фигурам» относятся: «глава», «столб», «пояс», «перевязь», «крест», «стропило», «кайма», «оконечность», «костыль» и «вольная четверть». «Почётная геральдическая фигура», как правило, занимает третью часть площади щита. В описании герба данная фигура провозглашается первой, непосредственно после упоминания щита. Простые (второстепенные) геральдические фигуры произошли из почётных путём их уменьшения, урезания, удвоения, утроения и так далее. Они могут располагаться по направлениям почётных фигур, то есть в столб, в пояс, в крест и так далее, и помещаться на почётных фигурах. По своей форме они делятся в основном на треугольные («остриё», «клин», «треугольник»), четырёхугольные («квадрат», «брусок», «гонт», «ромб»), круглые («безант», «шар», «дуга») и условные («титло» или «турнирный воротник»).

Отсюда как раз видно, что формальная геральдика представляет собой скорее язык (есть в википедии и такая статья) чем символику. Иначе говоря: символы начинают разговаривать посредством геральдики. Геральдика — суть система военных опознавательных знаков, поэтому гербы должны нести на себе именно знаки — упрощённые образы, обнажающие суть предмета. И как у каждого языка у неё есть свой алфавит, лексика и грамматика: базовые гербовые знаки, их положение, поза, сочетание, основа под ними и т.д. И спасибо Желязны за довольно простую с этой геральдической стороны «символику» и даже за нетридиционное в геральдическом блазонирование уточнение насчёт facing to dexter. С геральдикой мы на этом заканчиваем, более чем есть нам, пожалуй, из неё не выжать.

Далее, наверное, стоит поговорить конкретно про единорога как мифическое животное, про его «бестиарную», мифологическую и культурологическую ипостась, которую даже можно назвать архетипом. Про единорога у Желязны, про пол единорога. При чём тут Дева Мария, Леонардо да Винчи и Карл Юнг. Ну и расшифровать сочетание геральдической символики Желязны с символикой культурологической. По поводу символики см. также главу «Геральдический единорог» к книге Роберта Брауна «Единорог: мифологическое исследование» (The Unicorn: A Mythological Investigation by Robert Brown The Heraldic Unicorn). Но эта тема крупная, со своими глубинами и горизонтами и и не слишком подходит в сочетание с практической лингвистической геральдикой этой заметки.

 

 

 

P.S. В текст вставлены иллюстрации автора заметки, выполненные с использованием существующих гербовых фигур, приведённых в специальной литературе. Название заметки, как вы теперь понимаете, не совсем верное или даже совсем не верное или, скажем так, противоречивое с позиции формальной геральдики, но отсюда оно и вдвойне забавное, а главное, в нужной степени отражает некоторые двусмыслености.

 

 

Об остальном по этой теме, может быть, в другой раз. А мы лучше пока пойдём к следующим туманным на первый взгляд местам текста Желязны. Если вы нашли в этой заметке какие-нибудь геральдические ошибки, хотелось бы о них узнать.

Ни у какой кошки нет восьми хвостов. У любой кошки на один хвост больше, чем у кошки несуществующей. Поэтому у каждой из них по девять хвостов. Охранники сердито насупились. Эрик Фрэнк Рассел «Дьявологика»

 

А также восстающий, обращённый, вздыбленный, смотрящий и всё прочее. Хотя на самом деле геральдический единорог формально как раз «фигура негеральдическая», но «гербовая». К тому же здесь всё-таки есть вопрос с определением, где право и где лево. А всем непрофессионалам надо с большой осторожностью употреблять связанные термины: символ, герб, фигура, знак, эмблема и т.д. В геральдике значения терминов оказываются не совсем такими, как в нашем обиходе. В общем, со всем этим мы сегодня попробуем разобраться.

А именно интересует нас один совсем маленький, но довольно запоминающийся отрывок из третьей главы «Девяти принцев Амбера» (лично у меня в эмоционально-образную память этот эпизод после первого прочтения врезался). Вот как в оригинале:

And the packet bore a device which caused me to stiffen where I knelt, perspiration suddenly wetting my brow and my breath coming rapidly.

It bore a white unicorn on a grass field, rampant, facing to the dexter.

Ещё в этой заметки нам, увы не обойтись без существущих переводов. Не сколько для поиска ошибок, сколько для полноты символической картины и некоторого контраста с заумными версиями. Ну и в чём-то для сравнения того, как разные переводчики романа передавали довольно специфические детали.

 

Ирина Тогоева:

То, что было изображено на рубашке верхней карты, буквально сразило меня. Весь покрывшись испариной и едва дыша, я так и застыл — у стола на коленях.

Это был вставший на дыбы белый единорог на зеленом поле, обращенный вправо.

Михаил Гилинский:

И когда я увидел рисунок на обложке пачки, я вздрогнул, дыхание мое участилось, а на лбу выступил холодный пот.

Это был рисунок белого единорога, стоявшего на травянистом поле на задних лапах и глядевшего вправо.

Ян Юа:

На колоде была картинка, заставившая меня замереть, стоя на коленях, лоб мой покрылся испариной, а дыхание участилось.

На зеленом поле — рисунок белого единорога, вставшего на дыбы и чуть повернувшегося вправо.

Пристально мы будем изучать вот эту фразу:

a white unicorn on a grass field, rampant, facing to the dexter

 

 

Первое, что нас должно насторожить при чтении оригинального текста — это термины dexter и rampant. Которые на поверку оказываются чисто геральдическими. Первое — это геральдическое право, второй термин имеет французское происхождение и обозначает геральдического зверя, вставшего на дыбы. Употребляется по отношению гербовым животным, изображенным стоящими на двух задних лапах, в прыжке. И имеет вполне конкретный перевод на русский язык, а именно, «восстающий» или в некоторых работах «вздыбленный». Поэтому обратимся к специальной литературе и придётся нам это делать всё-таки на языке оригинала. Потому что о состоянии популярных системных работ в отечественной геральдики можно судить по вот этой картинке. Здесь два скриншота разбора полей и термином геральдического знака: из английской википедии и из русской.

 

 

Так что смотреть мы будем геральдику на языке нашего оригинала, из которой наиболее основательными мне показались “A Complete Guide to Heraldry” by Arthur Charles Fox-Davies и “English heraldry” by Charles Boutell.

 

 

Книги можно сказать старинные. Смотреть, конечно, мы будем и в других местах, но проверять и цитировать будем по ним.

Итак, Единорог — тема у нас вполне геральдическая (одна из гербовых фигур), поэтому будем дальше смотреть, исходя из этого найденного контекста. Вот иллюстрация к возможным изображениям единорога из «A Complete Guide to Heraldry»:

 

 

Почему всё-таки это важно? Во-первых, потому что dexter в данном случае — это именно «геральдическое право». Во-вторых, вспомним название третьего романа сериала: «Знак единорога». И это именно тот самый геральдической знак, который мы впервые здесь встречаем.

 

 

Вернёмся к тому, почему же нам важна геральдика и тому, что согласно словарю dexter в английском (как и в русском) может быть как синонимом обычному правый (right, right-hand) а также означать ровно противоположное.

dexter прил. лат. 1) правый (находящийся справа, по правую руку) 2) геральд. правый (находящийся по левую руку от зрителя) • Ant: sinister

Что мы и видем на предыдущих картинках, в которых единорог именно dexter, правосторонний геральдически, но по отношению к нам, пишущим или читающим эту заметку, он смотрит влево. В геральдике правая и левая стороны определяются не с точки зрения человека, смотрящего на герб (щит), а с точки зрения человека, носящего герб (стоящего за щитом или воина, держащего его в руке). Соответственно геральдический правый это левый по отношению к зрителю. Символически в геральдике правый означает то же, что в универсальной, мифологической символике: левая сторона олицетворяет зло, правая — добро.

Кстати, а как правильно терминологически назвать «правого» или «правостороннего» зверя (формально в данном случае правую негеральдическую фигуру)? У Желязны в оригинале facing to the dexter. Поэтому термин facing опять же будет геральдическим. Здесь будем смотреть сразу специальную литературу и её переводы и увидем, что в русскоязычной литературе по отношению к геральдическим фигурам в соответствующем контексте чаще всего встречаются термины «повёрнута», «обращена» и «смотрит/смотрящий» (в том числе это обозначение геральдической позы).

Тут также есть некоторая особеность, которую мы пока просто запомним. Дело в том, что формально facing to dexter, «обращённый вправо» — это стандартная или исходная поза любого гербового животного. Поэтому такое положение геральдического животного, почти всегда изображаемого в профиль, обращённое геральдически вправо, специально не блазонируется (поясняется, толкуется, читается). Животное, обращённое в противоположную сторону — геральдически влево — блазонируется (толкуется) как обращённое (то есть это положение всегда уточняется дополнительно в отличие от базового). Вздыбленная же поза единорога не является стандартной в отличие от «вздыбленного льва». Так что по законам геральдики Желязны был обязан уточнить насчёт rampant, но мог не уточнять насчёт facing to dexter. А также по правилам блазонирования должен был бы назвать тинктуру (покрытие) поля прежде гербового знака. Так что и нам, несмотря на геральдические термины не стоит так уж сильно увлекаться правилами, которым, как представляется, автор следовал лишь отчасти. Но, разумеется, сначале мы досконально всё выясним.

Кстати, раз уж мы удалились в словари и геральдику, здесь же ещё раз заметим, что в английском «геральдический левый» (или обычный правый) это sinister, довольно общеупотребильный в названиях фантастики (ужасов) из-за своего синонимического значения «зловещий», вспомним, например, «Зловещий барьер» Э. Ф. Рассела.

sinister / прил. 1) зловещий, злой, страшный, мрачный sinister smile — зловещая ухмылка There was something sinister about him that she found disturbing. — В нём было что-то зловещее, от чего ей становилось не по себе. Syn: ominous , ill-boding 2) дурной, плохой, злой sinister influence — дурное влияние sinister intentions — злые намерения Syn: evil 2., bad , ill-boding 3) предвещающий несчастье sinister beginning — начало, не предвещающее ничего хорошего sinister omen — дурное предзнаменование Syn: inauspicious 4) левый а) находящийся слева, по левую руку б) геральд. находящийся на левой (правой от зрителя) стороне щита bend / bar / baton sinister — левая перевязь (символ незаконнорождённости в английской геральдике) Ant: dexter

А вот в своём геральдическом значении он используется на моей памяти в названии произведения Набокова, который издавался, что интересно, как без перевода названия — ”Bend sinister” — так и под заголовком «Под знаком незаконорожденных», и в котором его геральдическое значение обыгрывается даже с двух сторон (как геральдический символ и как якобы его ложное употребление и трактование). Кстати, заметьте, на Набокова я случайно натыкаюсь уже во второй заметке подряд по данной теме.

Далее обращает на себя внимание словосочетание grass field, которое в контексте геральдики приобретает уже вполне конкретное значение. Во-первых это, разумется, «геральдическое поле» или поверхность, основа, фон геральдического щита.

Field (fr. champ): the ground or surface of the shield on which all charges are placed.

Так что здесь это и не «травяное поле» и не совсем зелёный. Травяное или травянистое поле — это буквальный перевод. Однако в геральдике, если бы оно было зелёным, у нас был бы геральдический образный термин emerald или же vert.

Grass — это скорее не цвет, а символ, поверхность, структура геральдического поля щита. В целом основа цветовой символики всегда проста (и образна): чёрный фон геральдического щита символизирует вспаханную землю, зеленый — растущую траву, красный — «поле, упитанное кровью врагов». Символические значения имеют и другие цвета гербового поля: белый означает чистоту помыслов, золотой — богатство и верность, голубой — величие, пурпур — достоинство и могущество, чёрный — бесстрашную смерть. Однако окантовка или штриховка могут делать из цвета различные символические вариации. В геральдической литературе говорится, что графически зеленый может изображаться посредством диагональных линий, проведенных справа налево, а также в поле и кайме отождествляется с луговой травой. Зелёный цвет в геральдике традиционно символизирует надежду, радость, изобилие, свободу, здоровье.

И вот здесь я остаюсь пока в некоторых сомнениях. Даже в той самой геральдической литературе grass не сколько определяют, сколько показывают в каких вариантах или сочетаниях эта подложка может встречаться и какими элементами образовываться:

Grass is naturally presumed on the mounts vert which are so constantly met with, but more definite instances can be found in the arms of Sykes, HuUey, and Hill. («A Complete Guide to Heraldry Arthur Charles Fox-Davies»)

Grass is always represented in tufts; also the old botanical terms of spires and piles applied to grass are employed in one example of blazon.

Таким образом, насколько я пока понял, grass field у нас есть «гербовое поле» (геральдическое поле) — пространство внутри контура щита в геральдике, — одного из оттенков зелёного цвета и имеющая геральдическую структуру или штриховку, кайму, специфический узор или другие признаки, которые выражены не только или не столько в цвете. Или же это зелёный в сочетании с расположенными на поле геометрическим узором «травяными кочками», пучками, шпилями, пиками, мечами или другими пикоподобными символами, например, лилиями (fler de lis). Мне надо бы в этом смысле всё-таки подчитать на будущее значение и применение похожей символики карт Таро. То есть «травяное геральдическое поле» в нашем случае может выглядить даже и так:

 

 

Конечно, скорее всего, чтобы быть именно grass field, зелёное геральдическое поле в тексте у Желязны содержало орнамент в виде геометрических острых символов и заключалось внутри некого обозначения щита. Таким образом мы пока что (до выяснения ещё каких-нибудь обстоятельств) вносим в русский текст по отношению к «полю» прилагательное «геральдический», которое в перспективе должно избавить нас от нескольких терминологических сносок (которые, разумеется, пока что в тексте присутствуют), а также снять некоторую неочевидность зелёного цвета. Так что будем считать, что исходный текст изначально содержит некоторую неочевидность или формальную неточность, доступную интерпретации. В итоге записываем пока следующий вариант перевода:

А на колоде был нанесён символ, от которого я, коленопреклонённый, так и окаменел. Выступивший вдруг пот закапал с бровей, а дыхание участилось.

Там был изображен белый единорог на травяном геральдическом поле, восстающий, обращённый вправо.

А теперь наслаждаемся контрастом образа Корвина в библиотеке, стоящего на коленях, коленопреклонённого, перед знаком восстающего единорога (и связанных с ним довольно большим блоком ассоциаций). Ну скажем, к примеру, что обычно, в традиции, это единорогам было свойственно склонялись пред дамами. Вот, например, пара воплощений этого некогда расхожего сюжета.

 

 

 

Кстати, bore или в наст. врем. bear, который есть в этом же отрывке в двух предложениях оригинала, тоже если не геральдический термин, то близкий по одному из значений: встречается в книжках по геральдике на каждой странице, и в строгом контекстном переводе означает «титулованный», «носить, носящий титул», или относительно изначальной, физической, «хардварной» геральдики — «выбитый на щите», но здесь мы можем обойтись без него, тем более что мы уже дополнительно ввели ранее в текст перевода термин «геральдический».

Что касается других практических примеров, и трактовок, то известна пара единорогов, являющихся щитодержателями в гербе Шотландии, по одному — в государственных гербах Великобритании и Канады. Единорог считается геральдическим символом осторожности, осмотрительности, благоразумия, чистоты, непорочности, строгости и суровости. Есть несколько эзотерическое и общее мнение, что в геральдике единорог указывал на высший духовный смысл сущего, на путь к трансцендентному возвышению и символизировал совершенную чистоту. Но вопрос тут как раз в том, что бездумно перечислять всех единорогов, которых можно встретить на различных гербах как раз неуместно, потому что геральдичски один единорог может читаться совсем иначе, чем два единорога (которые из «знака» уже образуют «эмблему») или единороги в разных частях герба или в разных полях или в разных положениях, позах, позициях. У приведённого шотландского герба есть практически все структурные элементы и его прочтение (блазонирование) займёт в отличие от одной фразы у Желязны несколько абзацев, если не целую страницу, текста.

 

 

Ну а мы попробуем всё-таки завершить геральдический ликбез и самоликбез, чтобы больше к этой теме не возвращаться. Надеюсь, в этом отношении я не наделал в этой заметке катастрофических ошибок. Напомню, что согласно геральдической систематике единорог относится к негеральдическсим фигурам, что означает, что он есть фигура гербовая, но негеральдическая.

Вот такой ужас в разной степени подробности приходится иногда записывать для себя ради нескольких непонятных или просто неоднозначных на первый взгляд слов. Просто сегодня я решил оформить это в более-менее связный рассказ.

Ну и чисто для себя, чтобы помнить где искать, добавлю выборку того, чем отличаются вроде бы синонимичные в обычной жизни понятия в контексте геральдики.

 

Геральдический щит (гербовый щит) — условно изображённый стилизованный щит признанной в геральдической традиции формы, либо характерной конструкции (павеза), несущий на своей лицевой поверхности (в гербовом поле) определённый набор гербовых фигур. Является основой любого герба.

Гербовые фигуры — все фигуры, размещённые в щите герба. Гербовые фигуры подразделяют на геральдические — имеющие условное значение и негеральдические — все остальные фигуры, которые, в свою очередь, условно делятся на естественные (лев, орёл, лилия и т.д.) и искусственные (меч, подкова и т.д.).

Знак (геральдический) — знак принадлежащий «щиту» и «гербу».

Символ — сложение однородных знаков, не менее двух: (фигуры+формы); (слова+буквы); (цифры+числа) АВ.

Символика (слово для применения в различных сферах) — сложенность АВ.

Эмблема — сложение разнородных знаков, не менее двух: (фигуры+буквы/слова+цифры) АВ.

Герб — название наследственных эмблем.

По происхождению негеральдические фигуры делятся на естественные (животные, растения, люди и т. п.), искусственные (оружие, инструменты, строения и т. п.) и фантастические (гарпии, грифоны, двухглавые орлы, драконы, единороги и т. п.).

Геральдические же фигуры — основополагающие гербовые фигуры. Разделяются на «почётные» и «простые». К «почётным геральдическим фигурам» относятся: «глава», «столб», «пояс», «перевязь», «крест», «стропило», «кайма», «оконечность», «костыль» и «вольная четверть». «Почётная геральдическая фигура», как правило, занимает третью часть площади щита. В описании герба данная фигура провозглашается первой, непосредственно после упоминания щита. Простые (второстепенные) геральдические фигуры произошли из почётных путём их уменьшения, урезания, удвоения, утроения и так далее. Они могут располагаться по направлениям почётных фигур, то есть в столб, в пояс, в крест и так далее, и помещаться на почётных фигурах. По своей форме они делятся в основном на треугольные («остриё», «клин», «треугольник»), четырёхугольные («квадрат», «брусок», «гонт», «ромб»), круглые («безант», «шар», «дуга») и условные («титло» или «турнирный воротник»).

Отсюда как раз видно, что формальная геральдика представляет собой скорее язык (есть в википедии и такая статья) чем символику. Иначе говоря: символы начинают разговаривать посредством геральдики. Геральдика — суть система военных опознавательных знаков, поэтому гербы должны нести на себе именно знаки — упрощённые образы, обнажающие суть предмета. И как у каждого языка у неё есть свой алфавит, лексика и грамматика: базовые гербовые знаки, их положение, поза, сочетание, основа под ними и т.д. И спасибо Желязны за довольно простую с этой геральдической стороны «символику» и даже за нетридиционное в геральдическом блазонирование уточнение насчёт facing to dexter. С геральдикой мы на этом заканчиваем, более чем есть нам, пожалуй, из неё не выжать.

Далее, наверное, стоит поговорить конкретно про единорога как мифическое животное, про его «бестиарную», мифологическую и культурологическую ипостась, которую даже можно назвать архетипом. Про единорога у Желязны, про пол единорога. При чём тут Дева Мария, Леонардо да Винчи и Карл Юнг. Ну и расшифровать сочетание геральдической символики Желязны с символикой культурологической. По поводу символики см. также главу «Геральдический единорог» к книге Роберта Брауна «Единорог: мифологическое исследование» (The Unicorn: A Mythological Investigation by Robert Brown The Heraldic Unicorn). Но эта тема крупная, со своими глубинами и горизонтами и и не слишком подходит в сочетание с практической лингвистической геральдикой этой заметки.

 

 

 

P.S. В текст вставлены иллюстрации автора заметки, выполненные с использованием существующих гербовых фигур, приведённых в специальной литературе. Название заметки, как вы теперь понимаете, не совсем верное или даже совсем не верное или, скажем так, противоречивое с позиции формальной геральдики, но отсюда оно и вдвойне забавное, а главное, в нужной степени отражает некоторые двусмыслености.

 

 

Об остальном по этой теме, может быть, в другой раз. А мы лучше пока пойдём к следующим туманным на первый взгляд местам текста Желязны. Если вы нашли в этой заметке какие-нибудь геральдические ошибки, хотелось бы о них узнать.

 

 

Одну аллюзию беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвёртая мерещиться (мысль по мотивам «Дудочка и кувшинчик» Катаева).

 

 

Эта заметка, или просто кусок текста рассуждений над вопросом, болталась у меня с ковыряния Желязны/Чандлера в январе этого года. Лежал бы этот материал так и дальше по причине излишней умозрительности рассуждений, но вот какое-то время назад заметил я на форуме Фантлаба топик о постмодернизме в фантастике. Где заходила речь о Желязны. Так что я про этот кусочек вспомнил, и с некоторым усилием перевёл в более-менее связный текст. Но вопрос тут не в постмодернизме или модернизме, а о том насколько и в какой степени «Девять принцев» и «Хроники» могут быть сложными или даже тонкими материями и произведением, не побоюсь этого слова, литературным. Что там есть, чего там нет или что там при желании можно откопать.

Сразу предупреждаю, речь опять пойдёт о материях настолько призрачных и субъективных, что несколько странно будет смотреться относительно фантастической вещи, считающейся в родном отечестве (да и подчас в оригинале) довольно простой. Виноват ли тут оригинал, маскирующийся под крутой детектив, позволяющий однако расставлять в нужных местах аллюзии иногда одним лишь намёками на цитаты или играми в жанры, или же на восприятие «Хроник» здесь повлияли существующие переводы, нам ещё предстоит когда-нибудь выяснить. Но давайте всё-таки ещё раз попытаемся подойти к тексту Желязны как к чему-то сложному (и даже сверхсложному) и посмотрим что из этого будет получаться. Отмечу ещё, что эта последовательность рассуждений — самое смутное из всего, что я наковырял за всё время, и — поехали.

Каждый, кто долго работает над одной темой знает, что в конце концов она получается уже проработанной до таких мельчайших подробностей, что эти подробности начинают складываться в какой-то вполне самостоятельный узор, в котором начинает мерещится то, что в эту тему на первый, свежий взгляд, не входит. Особенно это касается чтения и понимания. За примерами далеко ходить не надо, достаточно открыть примечания к каждому второму тому Литпамятников или что-нибудь специфическое, вроде «Винни Пух и философия обыденного языка» Вадима Руднева. Сейчас же речь у нас пойдёт об этой особенности применительно к книге Nine princes in Amber, и о том, чего там скорее нет. Но всё же есть. Или всё-таки нет? Кое о чём, что там может подразумеваться, и что, возможно, всего лишь мниться.

Итак, давайте вернёмся к строчкам (двум коротким абзацам) из первой главы. Которые уже были здесь разобраны. Где, напомню, у нас есть сразу две цитаты подряд (насчёт sugar plums и State of Denmark). Но в этот раз я обратил внимание на кое-что ещё.

I made it back to the bed, stretched out and thought. I was sweating and shaking.

Visions of sugar plums, etc.

In the State of Denmark there was the odor of decay…

Пока что тут были несомненны только две отсылки к литературным произведениям: одна к «Гамлету» Шекспира (In the State of Denmark there was the odor of decay) и другая к Клементу Муру и его «Ночи перед рождеством» (Visions of sugar plums), что я уже и указал в ссылках. Одна — цитата, другая — парафраз.

Однако при очередном прочтении оригинала померещилось вот что (связи здесь не очевидные, но всё-таки заметные).

Если у нас точно имеется отсылка к «Гамлету», который принц Датский, то как не обратить внимание на фразу:

I was sweating and shaking.

Которая сюжетно отражает признаки гипогликемии и слабости у Корвина:

Я весь взмок и меня трясло.

Или чуть буквальнее, подстрочником:

Я был весь в испарине и меня била дрожь

А вот тут уже начинает вспоминаться известная непонятка (или литературная загадка) про внешность и комплекцию Гамлета. Напомню, она заключается вот в чём: у Шекспира, там, же где уже упомянутая фраза, мы встречаем: «He's fat, and scant of breath», — так описывает мать Гертруда его самого и его состояние во время поединка на шпагах (мечах) с Лаэртом (Сцена 2). Что буквально и воспроизведено в разных отечественных переводах: «Он толст и у него одышка» (Аверкиев); «Он толст и трудно дышит» (К. Р.); «Он слишком толст, и у него одышка» (Загуляев); «Он тучен и одышлив» (Лозинский); «Он дышит тяжело от полноты» (Пастернак); «Он тяжко дышит/От полноты» (Радлова); «Он задохнется от избытка веса» (Поплавский); «Он тяжел/И утомился» (Вронченко); «Он толст, одышка/Ему мешает» (Гнедич); «Он слишком толст» (Цветков).

У этого образа или понимания, как известно, есть другая, альтернативная и спорная версия, предложенная шекспироведом XIX века Довером Уилсоном, которая состоит в  том, что fat означает «пот»: «Он потен и устал» (Кронеберг); «Вспотел: чуть дышит» (Пешков); «Он весь в поту и дышит тяжело» (Рапопорт). Хотя у Шекспира, по Акройду, не раз встречаются указания на внешность героев, подогнанные под конкретных актеров, которые исполняли пьесу. Так что образ толстого Гамлета вероятен, но не исторически не подтверждён, как и образ или физическое воплощение других комплекций.

 

 

В первой постановке «Гамлета» заглавную роль играл знаменитый актер шекспировской труппы и совладелец «Глобуса» Ричард Бербедж (Гамлет, Ричард III, Лир, Генрих V, Отелло, Ромео, Макбет). Толстый он был или тонкий шекспироведению в точности не известно, так что Гамлет вполне мог быть и толстым, и нет (хотя он явно не является персонажем комическим). Но потеть и задыхаться он явно мог. Насколько я вижу, дискуссия по поводу полноты Гамлета продолжается уже несколько веков именно потому, что словари и лингвисты так и не могут разрешить эту проблему. Хуже того, она совершила круг и началась снова, включив в себя уже вопрос политкорректности.

Ну а наш читательский интерес может быть в том, мог ли Желязны (магистр Колумбийского университета по специальности «Драма Елизаветинской и Якобианской эпох») здесь мимоходом позволить вплести в свой текст легчайший намёк на подобную широко известную в узких кругах литературоведческую и шекспироведческую проблему или на просто диссонирующую с общим восприятием деталь или провокацию читателя (см. например, «Я вял и толст, как шекспировский Гамлет» у Набокова), и улыбнуться над ней уже в рамках собственного текста. Тем более сразу перед этой фразой в тексте идёт экивок в сторону этого же произведения, плюс немного играет само название романа («Девять принцев»). Так что «датский принц» вполне мог быть уже и в первой главе первого же романа этой длинной серии. Здесь же давайте вспомним, что в начале «Дворов Хаоса» (The Courts of Chaos) Корвин называет себя «безумным принцем», проводя параллель между собой и «безумным принцем Датским». Тень отца, также своеобразно присутствует почти всю первую половину первого пятикнижия, есть другие сюжетные и образные параллели в завязке истории.

В итоге складывается следующая цепочка выводов. Напомню уже общепризнанно (см. старую заметку), что шекспировское Something is rotten in the state of Denmark у Желязны представлено как In the State of Denmark there was the odor of decay. Таким образом, в контексте этой искаженной цитаты в этом месте фраза sweating and shaking вполне может являться эквивалентом fat, and scant of breath, и усиливать/дополнять, быть комплиментарным уже к следующему парафразу насчёт Дании. То есть может быть как первым намёком на образ Гамлета на довольно тонкую литературную основу «Хроник», так и вообще абсолютно ничем. Но моё дело задуматься и засомневаться. Штука в том, что таких мест в книге при первом прочтении (итерации перевода) подмечено уже немало.

 

 

Далее в качестве довода за саму возможность высказанного предположения рассмотрим следующий момент, который также навевает мне мысль о том, что такая уж очень лёгкая и тонкая литературная игра «для своих» в романе всё-таки вполне может иметь место. Это также уже упоминавшееся детективная отсылка — использование в качестве завязки романа микросюжета, позаимствованного у Раймонда Чандлера (о котором подробно и даже излишне подробно я уже писал здесь и здесь). Напомню, что вся первая глава «Девяти принцев...» представляет воссозданный до степени узнавания (событийно и стилистически сюжетный поворот из повести Чандрера «The Man Who Liked Dogs» 1936 года (русский перевод «Человек, который любил собак») — главы 4-5 — из цикла «Carmady» (Кармоди) и одновременно эпизод из более позднего романа Раймонда Чандлера “Farewell, My Lovely” 1940 г . (в русских переводах «Прощай, моя красотка»), который составил в нём главы c 25 по 27.

Литературная и (не побоюсь этого слова) интертекстуальная сторона дела тут в том, что в писательской карьере самого Чандлера была целая история самоповторов и даже стороннего плагиата его сюжетов. Большинство его рассказов в той или иной форме напоминают или даже цитируются в романах. Он использовал их как составные части своих произведений крупной формы — сюжетные ходы, эпизоды, характерные образы, ситуации, типажи, фразы. «Глубокий/Вечный сон» включил в себя два рассказа: «Убийца под дождем» (Killer in the Rain) и «Занавес» (The Curtain) «Прощай, моя красотка» (Farewell, My Lovely) — рассказы «Человек, который любил собак» (The Man Who Liked Dogs), «Найти девушку» (Try the Girl) и «Жадеит мандарина/Китайский нефрит» (Mandarin's Jade). Роман «Леди в озере» (The Lady in the Lake) основан на одноименном рассказе, а также на рассказах «Бэй-Сити блюз» (Bay City Blues) и «В горах не бывает преступлений» (No Crime in the Mountains).

Хуже того, в 1945 году (по другим источникам в 1943-ем) он прочел опубликованный неким Реймондом Маршаллом роман «Реквием блондинкам» и обнаружил там прямые заимствования из своих книг и из книг Хэммета (Дэшил Хэммет «Кровавая жатва»). Выяснилось, что Реймонд Маршалл (Raymond Marshal), он же по настоящему имени Рене Брабазон Реймонд (Rene Brabazon Raymond), а на в литературном мире ни кто иной как Джеймс Хэдли Чейз. Этот английский автор, в начале писательской карьеры писавший про США, изучал предмет по энциклопедиям, картам, словарям сленга и... по книгам американских коллег-детективщиков. История закончилась извинениями Чейза в печати (в The Bookseller по настоянию издателя) и денежной компенсацией. Эта история упоминается во всех биографиях Чанлера и Чейза.

В довершении всего Чандлер известен своими литературными статьями и эссе в сборниках своих произведений, которые рефлексируют его творчество: «Простое искусство убивать» (The Simple Art of Murder), «Случайные заметки о детективном романе» (Casual notes on the mystery novel), «Крепость, имя которой детектив» (Ten Greatest Crimes) и др.

 

И опять, вопрос, мог ли Желязны пройти мимо столь литературного инцидента? То есть знал ли он о нём и было ли желание сделать на него намёк? Не знаю пока точно (я невеликий специалист по творчеству Желязны в целом и его биографии), но мне кажется, что эта история с самоцитированием и сторонним цитированием самоцитирования (а Чейзу вменяли плагиат уже «Прощай моя, красотка») также повлияла на включение этого микросюжета в «Девять принцев», причём не в меньшей степени чем сам подходящий под солипсистский настрой завязки книги выпуклый и узнаваемый антураж из крутого детектива. В этом смысле изменения ещё не текста, но художественного образа очень хорошо ложатся на концепцию Теней, которая в самом начале цикла ещё представляла собой намёк на тени и отражения из платоновского «Государства» (Миф о пещере) — колыбели философской теории познания, а далее по мере написания цикла двигалась почти в том же направлении, что история философии и вплоть до идей симулякра и репрезентации, которые через многократную субвторичность в конце концов приводят к настоящему, исходному (в отличие от структурного Паттерна) второму условному полюсу «Хроник» — Дворам/Владениям Хаоса.

Кстати, на этом, как мы знаем, история с условным цитированием крутого детектива/нуара в фантастической литературе не закончилась, аналогичным приёмом и объяснением в любви к другому классическому хард-бойледу/нуару Чандлера («Вечный/Глубой сон») но уже в более понятных и узнаваемых целях — исходя из общей своей задумки по циклу о Гаррете — через несколько десятков лет воспользовался Глен Кук в «Седой оловянной печали».

Но вернёмся к самой проблеме смутных догадок. В связи с подобными лёгчайшими намёками, а также с кучей уже вполне узнаваемых, проверяемых и достоверных ссылок, может быть пока субъективно и не совсем оправданно у меня всё более и более крепнет убеждение (в некоторых пунктах уверенность), что «Девять принцев» и «Амбер» в немалой степени напоминают если не литературный, то идейно-литературный калейдоскоп.

Где ещё главный герой очнувшись в нуаре/хард-бойледе на первом уровне перемещается из наркотической «вечности» в библиотеку с набором архетипов Таро, ну а далее уже вторично перемещается в воплощённый по этим и множеству других архетипов настоящий (пока ещё), «вечный» мир. Причём во время перемещений происходит самоцитирование и повторение отдельных элементов предыдущего повествования. И это выписано на фоне взаимодействия вторичных и первичных идеальных миров в ракурсе древнегреческой философии классического периода. Объективный идеализм, переходящий в солипсизм и наоборот, приправленный мифологическими архетипами и написанный не как НФ, фэнтези или их предтечи, а как литературная игра. Просто всё это сделано более непосредственно, по-хулигански, несколько более по-игровому чем в «Князе Света» «Созданиях...» и «Бессмертном», «Творце сновидений» (ох и не нравится мне этот и другие варианты названия вместо очевидного — «Сновидец») и рассказах. И Желязны позволил себе не ограничивать пространство цитирования индуистской, египетской, греческой или литературно-психологической тематикой, а двигался от общего корня (Мировое дерево — Паттерн появляется ещё в «Сказании о Гильгамеше»). Плюс делал он это не столь концентрировано, действие менее детерменировано мифом и разбавлено детективными загадками, космогоническим пространством и приключенческим антуражем.

Про цитаты из Шекспира написано теперь даже в Википедии, а ещё ведь есть, к примеру, цитаты или просто образы из Уильяма Батлера Йейтса и Уильяма Роуза Беннета, которые либо вообще формально не опознаются, либо просто трудно находимы из-за иного контекста.

Вот, такие, понимаешь, неуловимые дела творятся при излишне внимательном чтении «Хроник Амбера» в оригинале. С другой стороны, чем отличаются аллюзии от отсылок прямых и не очень? Как раз этим и отличаются. На сегодня, собственно, всё. Хотел бы я написать quod erat demonstrandum, но, как видите, не могу и вряд ли когда-нибудь напишу.

Напомню, что это просто размышления на заднем плане перевода, как-то аргументированные, довольно замороченные, но относительно бездоказательные. В рамках попытки собрать основу для несколько другого восприятия «Хроник». Хотя до высот умозрительности настоящего литературоведения я так и не поднялся. Не принимайте эти рассуждения за установленный факт и не обманитесь. При желании можете рассматривать эту заметку как пародию на это самое литературоведение.

 

P.S. Пока писал и верстал эту заметку обнаружил третий слой у нескольких других уже казалось бы проработанных детально отсылок и сносок, причём в паре случаев он прямо-таки железно присутствует. Но там проще проследить ассоциативный ряд, а значит построить цепочку доказательств.

 

 

Одну аллюзию беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвёртая мерещиться (мысль по мотивам «Дудочка и кувшинчик» Катаева).

 

 

Эта заметка, или просто кусок текста рассуждений над вопросом, болталась у меня с прошлогоднего январского ковыряния Желязны/Чандлера и лежала бы и дальше по причине излишней умозрительности рассуждений. Но вот какое-то время назад заметил я на форуме Фантлаба топик о постмодернизме в фантастике. Где заходила речь о Желязны. Так что я про этот кусочек вспомнил, и с некоторым усилием перевёл в более-менее связный текст. Но вопрос тут не в постмодернизме или модернизме, а о том насколько и в какой степени «Девять принцев» и «Хроники» могут быть сложными или даже тонкими материями и произведением, не побоюсь этого слова, литературным. Что там есть, чего там нет или что там при желании можно откопать.

Сразу предупреждаю, речь опять пойдёт о материях настолько призрачных и субъективных, что несколько странно будет смотреться относительно фантастической вещи, считающейся в родном отечестве (да и подчас в оригинале) довольно простой. Виноват ли тут оригинал, маскирующийся под крутой детектив, позволяющий однако расставлять в нужных местах аллюзии иногда одним лишь намёками на цитаты или играми в жанры, или же на восприятие «Хроник» здесь повлияли существующие переводы, нам ещё предстоит когда-нибудь выяснить. Но давайте всё-таки ещё раз попытаемся подойти к тексту Желязны как к чему-то сложному (и даже сверхсложному) и посмотрим что из этого будет получаться. Отмечу ещё, что эта последовательность рассуждений — самое смутное из всего, что я наковырял за всё время, и — поехали.

Каждый, кто долго работает над одной темой знает, что в конце концов она получается уже проработанной до таких мельчайших подробностей, что эти подробности начинают складываться в какой-то вполне самостоятельный узор, в котором начинает мерещится то, что в эту тему на первый, свежий взгляд, не входит. Особенно это касается чтения и понимания. За примерами далеко ходить не надо, достаточно открыть примечания к каждому второму тому Литпамятников или что-нибудь специфическое, вроде «Винни Пух и философия обыденного языка» Вадима Руднева. Сейчас же речь у нас пойдёт об этой особенности применительно к книге Nine princes in Amber, и о том, чего там скорее нет. Но всё же есть. Или всё-таки нет? Кое о чём, что там может подразумеваться, и что, возможно, всего лишь мниться.

Итак, давайте вернёмся к строчкам (двум коротким абзацам) из первой главы. Которые уже были здесь разобраны. Где, напомню, у нас есть сразу две цитаты подряд (насчёт sugar plums и State of Denmark). Но в этот раз я обратил внимание на кое-что ещё.

I made it back to the bed, stretched out and thought. I was sweating and shaking.

Visions of sugar plums, etc.

In the State of Denmark there was the odor of decay…

Пока что тут были несомненны только две отсылки к литературным произведениям: одна к «Гамлету» Шекспира (In the State of Denmark there was the odor of decay) и другая к Клементу Муру и его «Ночи перед рождеством» (Visions of sugar plums), что я уже и указал в ссылках. Одна — цитата, другая — парафраз.

Однако при очередном прочтении оригинала померещилось вот что (связи здесь не очевидные, но всё-таки заметные).

Если у нас точно имеется отсылка к «Гамлету», который принц Датский, то как не обратить внимание на фразу:

I was sweating and shaking.

Которая сюжетно отражает признаки гипогликемии и слабости у Корвина:

Я весь взмок и меня трясло.

Или чуть буквальнее, подстрочником:

Я был весь в испарине и меня била дрожь

А вот тут уже начинает вспоминаться известная непонятка (или литературная загадка) про внешность и комплекцию Гамлета. Напомню, она заключается вот в чём: у Шекспира, там, же где уже упомянутая фраза, мы встречаем: «He's fat, and scant of breath», — так описывает мать Гертруда его самого и его состояние во время поединка на шпагах (мечах) с Лаэртом (Сцена 2). Что буквально и воспроизведено в разных отечественных переводах: «Он толст и у него одышка» (Аверкиев); «Он толст и трудно дышит» (К. Р.); «Он слишком толст, и у него одышка» (Загуляев); «Он тучен и одышлив» (Лозинский); «Он дышит тяжело от полноты» (Пастернак); «Он тяжко дышит/От полноты» (Радлова); «Он задохнется от избытка веса» (Поплавский); «Он тяжел/И утомился» (Вронченко); «Он толст, одышка/Ему мешает» (Гнедич); «Он слишком толст» (Цветков).

У этого образа или понимания, как известно, есть другая, альтернативная и спорная версия, предложенная шекспироведом XIX века Довером Уилсоном, которая состоит в  том, что fat означает «пот»: «Он потен и устал» (Кронеберг); «Вспотел: чуть дышит» (Пешков); «Он весь в поту и дышит тяжело» (Рапопорт). Хотя у Шекспира, по Акройду, не раз встречаются указания на внешность героев, подогнанные под конкретных актеров, которые исполняли пьесу. Так что образ толстого Гамлета вероятен, но не исторически не подтверждён, как и образ или физическое воплощение других комплекций.

 

 

В первой постановке «Гамлета» заглавную роль играл знаменитый актер шекспировской труппы и совладелец «Глобуса» Ричард Бербедж (Гамлет, Ричард III, Лир, Генрих V, Отелло, Ромео, Макбет). Толстый он был или тонкий шекспироведению в точности не известно, так что Гамлет вполне мог быть и толстым, и нет (хотя он явно не является персонажем комическим). Но потеть и задыхаться он явно мог. Насколько я вижу, дискуссия по поводу полноты Гамлета продолжается уже несколько веков именно потому, что словари и лингвисты так и не могут разрешить эту проблему. Хуже того, она совершила круг и началась снова, включив в себя уже вопрос политкорректности.

Ну а наш читательский интерес может быть в том, мог ли Желязны (магистр Колумбийского университета по специальности «Драма Елизаветинской и Якобианской эпох») здесь мимоходом позволить вплести в свой текст легчайший намёк на подобную широко известную в узких кругах литературоведческую и шекспироведческую проблему или на просто диссонирующую с общим восприятием деталь или провокацию читателя (см. например, «Я вял и толст, как шекспировский Гамлет» у Набокова), и улыбнуться над ней уже в рамках собственного текста. Тем более сразу перед этой фразой в тексте идёт экивок в сторону этого же произведения, плюс немного играет само название романа («Девять принцев»). Так что «датский принц» вполне мог быть уже и в первой главе первого же романа этой длинной серии. Здесь же давайте вспомним, что в начале «Дворов Хаоса» (The Courts of Chaos) Корвин называет себя «безумным принцем», проводя параллель между собой и «безумным принцем Датским». Тень отца, также своеобразно присутствует почти всю первую половину первого пятикнижия, есть другие сюжетные и образные параллели в завязке истории.

В итоге складывается следующая цепочка выводов. Напомню уже общепризнанно (см. старую заметку), что шекспировское Something is rotten in the state of Denmark у Желязны представлено как In the State of Denmark there was the odor of decay. Таким образом, в контексте этой искаженной цитаты в этом месте фраза sweating and shaking вполне может являться эквивалентом fat, and scant of breath, и усиливать/дополнять, быть комплиментарным уже к следующему парафразу насчёт Дании. То есть может быть как первым намёком на образ Гамлета на довольно тонкую литературную основу «Хроник», так и вообще абсолютно ничем. Но моё дело задуматься и засомневаться. Штука в том, что таких мест в книге при первом прочтении (итерации перевода) подмечено уже немало.

 

 

Далее в качестве довода за саму возможность высказанного предположения рассмотрим следующий момент, который также навевает мне мысль о том, что такая уж очень лёгкая и тонкая литературная игра «для своих» в романе всё-таки вполне может иметь место. Это также уже упоминавшееся детективная отсылка — использование в качестве завязки романа микросюжета, позаимствованного у Раймонда Чандлера (о котором подробно и даже излишне подробно я уже писал здесь и здесь). Напомню, что вся первая глава «Девяти принцев...» представляет воссозданный до степени узнавания (событийно и стилистически сюжетный поворот из повести Чандрера «The Man Who Liked Dogs» 1936 года (русский перевод «Человек, который любил собак») — главы 4-5 — из цикла «Carmady» (Кармоди) и одновременно эпизод из более позднего романа Раймонда Чандлера “Farewell, My Lovely” 1940 г . (в русских переводах «Прощай, моя красотка»), который составил в нём главы c 25 по 27.

Литературная и (не побоюсь этого слова) интертекстуальная сторона дела тут в том, что в писательской карьере самого Чандлера была целая история самоповторов и даже стороннего плагиата его сюжетов. Большинство его рассказов в той или иной форме напоминают или даже цитируются в романах. Он использовал их как составные части своих произведений крупной формы — сюжетные ходы, эпизоды, характерные образы, ситуации, типажи, фразы. «Глубокий/Вечный сон» включил в себя два рассказа: «Убийца под дождем» (Killer in the Rain) и «Занавес» (The Curtain) «Прощай, моя красотка» (Farewell, My Lovely) — рассказы «Человек, который любил собак» (The Man Who Liked Dogs), «Найти девушку» (Try the Girl) и «Жадеит мандарина/Китайский нефрит» (Mandarin's Jade). Роман «Леди в озере» (The Lady in the Lake) основан на одноименном рассказе, а также на рассказах «Бэй-Сити блюз» (Bay City Blues) и «В горах не бывает преступлений» (No Crime in the Mountains).

Хуже того, в 1945 году (по другим источникам в 1943-ем) он прочел опубликованный неким Реймондом Маршаллом роман «Реквием блондинкам» и обнаружил там прямые заимствования из своих книг и из книг Хэммета (Дэшил Хэммет «Кровавая жатва»). Выяснилось, что Реймонд Маршалл (Raymond Marshal), он же по настоящему имени Рене Брабазон Реймонд (Rene Brabazon Raymond), а на в литературном мире ни кто иной как Джеймс Хэдли Чейз. Этот английский автор, в начале писательской карьеры писавший про США, изучал предмет по энциклопедиям, картам, словарям сленга и... по книгам американских коллег-детективщиков. История закончилась извинениями Чейза в печати (в The Bookseller по настоянию издателя) и денежной компенсацией. Эта история упоминается во всех биографиях Чанлера и Чейза.

В довершении всего Чандлер известен своими литературными статьями и эссе в сборниках своих произведений, которые рефлексируют его творчество: «Простое искусство убивать» (The Simple Art of Murder), «Случайные заметки о детективном романе» (Casual notes on the mystery novel), «Крепость, имя которой детектив» (Ten Greatest Crimes) и др.

 

И опять, вопрос, мог ли Желязны пройти мимо столь литературного инцидента? То есть знал ли он о нём и было ли желание сделать на него намёк? Не знаю пока точно (я невеликий специалист по творчеству Желязны в целом и его биографии), но мне кажется, что эта история с самоцитированием и сторонним цитированием самоцитирования (а Чейзу вменяли плагиат уже «Прощай моя, красотка») также повлияла на включение этого микросюжета в «Девять принцев», причём не в меньшей степени чем сам подходящий под солипсистский настрой завязки книги выпуклый и узнаваемый антураж из крутого детектива. В этом смысле изменения ещё не текста, но художественного образа очень хорошо ложатся на концепцию Теней, которая в самом начале цикла ещё представляла собой намёк на тени и отражения из платоновского «Государства» (Миф о пещере) — колыбели философской теории познания, а далее по мере написания цикла двигалась почти в том же направлении, что история философии и вплоть до идей симулякра и репрезентации, которые через многократную субвторичность в конце концов приводят к настоящему, исходному (в отличие от структурного Паттерна) второму условному полюсу «Хроник» — Дворам/Владениям Хаоса.

Кстати, на этом, как мы знаем, история с условным цитированием крутого детектива/нуара в фантастической литературе не закончилась, аналогичным приёмом и объяснением в любви к другому классическому хард-бойледу/нуару Чандлера («Вечный/Глубой сон») но уже в более понятных и узнаваемых целях — исходя из общей своей задумки по циклу о Гаррете — через несколько десятков лет воспользовался Глен Кук в «Седой оловянной печали».

Но вернёмся к самой проблеме смутных догадок. В связи с подобными лёгчайшими намёками, а также с кучей уже вполне узнаваемых, проверяемых и достоверных ссылок, может быть пока субъективно и не совсем оправданно у меня всё более и более крепнет убеждение (в некоторых пунктах уверенность), что «Девять принцев» и «Амбер» в немалой степени напоминают если не литературный, то идейно-литературный калейдоскоп.

Где ещё главный герой очнувшись в нуаре/хард-бойледе на первом уровне перемещается из наркотической «вечности» в библиотеку с набором архетипов Таро, ну а далее уже вторично перемещается в воплощённый по этим и множеству других архетипов настоящий (пока ещё), «вечный» мир. Причём во время перемещений происходит самоцитирование и повторение отдельных элементов предыдущего повествования. И это выписано на фоне взаимодействия вторичных и первичных идеальных миров в ракурсе древнегреческой философии классического периода. Объективный идеализм, переходящий в солипсизм и наоборот, приправленный мифологическими архетипами и написанный не как НФ, фэнтези или их предтечи, а как литературная игра. Просто всё это сделано более непосредственно, по-хулигански, несколько более по-игровому чем в «Князе Света» «Созданиях...» и «Бессмертном», «Творце сновидений» (ох и не нравится мне этот и другие варианты названия вместо очевидного — «Сновидец») и рассказах. И Желязны позволил себе не ограничивать пространство цитирования индуистской, египетской, греческой или литературно-психологической тематикой, а двигался от общего корня (Мировое дерево — Паттерн появляется ещё в «Сказании о Гильгамеше»). Плюс делал он это не столь концентрировано, действие менее детерменировано мифом и разбавлено детективными загадками, космогоническим пространством и приключенческим антуражем.

Про цитаты из Шекспира написано теперь даже в Википедии, а ещё ведь есть, к примеру, цитаты или просто образы из Уильяма Батлера Йейтса и Уильяма Роуза Беннета, которые либо вообще формально не опознаются, либо просто трудно находимы из-за иного контекста.

Вот, такие, понимаешь, неуловимые дела творятся при излишне внимательном чтении «Хроник Амбера» в оригинале. С другой стороны, чем отличаются аллюзии от отсылок прямых и не очень? Как раз этим и отличаются. На сегодня, собственно, всё. Хотел бы я написать quod erat demonstrandum, но, как видите, не могу и вряд ли когда-нибудь напишу.

Напомню, что это просто размышления на заднем плане перевода, как-то аргументированные, довольно замороченные, но относительно бездоказательные. В рамках попытки собрать основу для несколько другого восприятия «Хроник». Хотя до высот умозрительности настоящего литературоведения я так и не поднялся. Не принимайте эти рассуждения за установленный факт и не обманитесь. При желании можете рассматривать эту заметку как пародию на это самое литературоведение.

 

P.S. Пока писал и верстал эту заметку обнаружил третий слой у нескольких других уже казалось бы проработанных детально отсылок и сносок, причём в паре случаев он прямо-таки железно присутствует. Но там проще проследить ассоциативный ряд, а значит построить цепочку доказательств.

 

Желязны – это интеллектуал в мире фэнтези, его романы всегда полны культурными отсылками (к книгам, фильмам и т. д., знать которые неплохо для понимания сути переживаний главных героев), необычными ассоциациями, вкраплением фраз на самых разных языках. В этом смысле «Девять принцев Амбера» один из наиболее «легких» и ненагруженных романов, не требующий для понимания хорошего знакомства с западной культурой.
Из типичной сетевой рецензии, претендующей не только на изложение читательских впечатлений, но и литературный анализ

Сегодня, продолжая предыдущую, сугубо наглядную часть, мы попробуем сопоставить уже фрагменты текстов, немного, но не принципиально сократив и переставив несколько абзацев в тексте Чандлера (Чендлера) для целей сопоставления. Выводов особо делать пока не будем. Оставив всё на объединяющую большую статью уже не в блоге, а среди других крупных материалов сайта. Хотя бы потому, что кроме сопоставления отдельных фрагментов и микрофрагментов текста хорошо бы ещё поговорить о языке.

Кадрами из фильма из предыдущего, наглядного, поста про экранизации и атмосферу нуара и крутого детектива мы тоже воспользуемся, но во вспомогательных иллюстративных целях, поэтому их будет гораздо меньше и мы не будем делать на них акцент.

Напомню, что здесь мы смотрим на микросюжетное (внутри конкретного сюжетного поворота) сходство между романами „Nine Princes in Amber“ и „Farewell, My Lovely“, которое вполне чётко позволяет заключить не только о стилистическом сходстве, но и о вполне осознанном изначальной опоре не только на жанр, стиль и сюжетный ход, но и на их конкретное воплощение. Желязны любил HardBoiled детективы, любил этот стиль и вполне сознательно соотносил свою манеру построения сюжета с таковой у Раймонда Чандлера, кроме того ему было нужно как-то достаточно быстро подвести завязку первого романа «Хроник» под атмосферу неизвестности, сомнения и разных картин восприятия реальности (как в «Александрийском квартете» Лоренса Даррела).

Итак, немного подсократив фрагмент романа Чандлера, но пока оставив весь текст Желязны, мы попробуем в этом посте сопоставить эти два произведения на уровне текста пока в достаточной степени формально и приблизительно. Сопоставление микроэпизодов приведено в следующей таблице. Перевод романа Чандлера А. Михайлова.

Roger Zelazny “Nine Princes In Amber”

Роджер Желязны «Девять принцев в Янтаре»

Raymond Chandler “ Farewell, My Lovely”

Раймонд Чандлер «Прощай, моя красотка» («Филип Марлоу 2»)

Глава 1

Главы 25-27, с сокращением

I attempted to wriggle my toes, succeeded. I was sprawled there in a hospital bed and my legs were done up in plaster casts, but they were still mine.

Я попробовал пошевелить пальцами ног. Получилось. Я обнаружил себя распростёртым на больничной койке, ноги были затянуты в гипс — впрочем, они были всё ещё при мне.

The throat felt sore but the fingers feeling it didn't feel anything. They might just as well have been a bunch of bananas. I looked at them. They looked like fingers. No good. Mail order fingers. They must have come with the badge and the truss. And the diploma.

Горло болело, но пальцы, ощупывающие его, ничего не чувствовали. Казалось, что вместо пальцев — связка бананов. Посмотрел на руки. Пальцы как пальцы. Так себе.

I squeezed my eyes shut, and opened them, three times.

Я крепко зажмурил глаза, опять открыл. Трижды.

I closed my eyes tight and winked them hard and when I opened them again it was just a sham porcelain bowl on three brass chains.

Я закрыл глаза, зажмурился, а когда их снова открыл, то увидел только светильник из поддельного фарфора, висящий на трех цепях.

The room grew steady.

Проявилась и застыла комната.

The room was full of smoke.

В комнате не продохнуть от дыма.

Where the hell was I?

И куда же черт меня занёс?

The smoke hung straight up in the air, in thin lines, straight up and down like a curtain of small clear beads. Two windows seemed to be open in an end wall, but the smoke didn't move. I had never seen the room before. There were bars across the windows.

Он висел в воздухе тонкими линиями, как завеса из микроскопических капелек. В этой комнате я никогда раньше не был. В ней всего два окна с решетками.

Then the fogs were slowly broken, and some of that which is called memory returned to me. I recalled nights and nurses and needles. Every time things would begin to clear a bit, someone would come in and jab me with something. That's how it had been. Yes. Now, though, I was feeling halfway decent. They'd have to stop.

Тут мои мороки медленно распались, а какие-то обрывки того, что зовётся памятью, вернулись ко мне. Ночи, медсёстры, инъекции — это я вспомнил. Стоило окружающему чуть проясниться, кто-то приходил и что-то мне вкалывал. Вот как всё было. Хотя сейчас я чувствовал себя уже сносно. Придётся им прекратить.

Dope. I had been shot full of dope to keep me quiet. Perhaps scopolamine too, to make me talk. Too much dope for the time. I was having the French fits coming out of it. Some do, some don't. It all depends how you are put together. Dope.

Наркотики. Меня ими нашпиговали, чтобы я не шумел. Может быть, вкололи скополамин, чтобы я стал разговорчив. Слишком много наркотиков. Все зависит от того, как ты сделан. Если крепок, то можешь прийти в себя. Галлюцинации постепенно пройдут.

Wouldn't they? The thought came to assail me: Maybe not.

Но прекратят ли? Этот вопрос меня напряг. Возможно, нет.

I was dull, without thought.

Я был в подавленном состоянии и ни о чем не думал.

Some natural skepticism as to the purity of all human motives came and sat upon my chest. I'd been over narcotized, I suddenly knew. No real reason for it, from the way I felt, and no reason for them to stop now, if they'd been paid to keep it up. So play it cool and stay dopey, said a voice which was my worst, if wiser, self.

Некоторый естественный скептицизм насчёт чистоты людских побуждений посетил меня — и плотно засел внутри. Да меня изрядно накачали наркотиками — внезапно понял я. По моим ощущениям, делали это они безо всякого основания, следовательно, и прекращать у них не было причин, тем более, если кто-то за всё заплатил. «Так что замри, не суетись, и делай вид, что в отключке» — сказал голос, что был наихудшим, пусть и более рассудительным мной.

I felt as if I had slept for a year. But the smoke bothered me. I lay on my back and thought about it. After a long time I took a deep breath that hurt my lungs.

И чувствовал себя так, как будто проспал целый год. Но дым беспокоил меня. Я лежал на спине и думал о нем. Прошло довольно много времени, прежде чем я сделал глубокий вдох, от которого заболели легкие.

 

So I did.

Так я и поступил.

I yelled: “Fire!”

Я заорал:

— Пожар!

A nurse poked her head in the door about ten minutes later, and I was, of course, still sacking Z's. She went away.

Минут через десять в дверь просунула голову медсестра, а я при этом, конечно же, давил подушку и звучал «Хр-р». Она удалилась.

That made me laugh. I didn't know what was funny about it but I began to laugh. I lay there on the bed and laughed. I didn't like the sound of the laugh. It was the laugh of a nut.

Это меня рассмешило. Не знаю, что в этом было веселого, но я начал хохотать. Однако смех мне не понравился. Он звучал, как смех сумасшедшего.

By then, I'd reconstructed a bit of what had occurred.

К этому времени я восстановил лишь малую часть происшедшего.

But the smoke still hung motionless in the moving air. I took hold of the corner of a rough sheet and wiped the sweat off my face with the numb fingers

Но дым все еще неподвижно висел в воздухе. Я взял простыню за уголок и вытер пот со лба онемевшими пальцами. Сдурел. Совсем сошел с ума.

I had been in some sort of accident, I remembered vaguely. What had happened after that was still a blur; and as to what had happened before, I had no inkling whatsoever. But I had first been in a hospital and then brought to this place, I remembered. Why? I didn't know.

Это был несчастный случай, смутно припомнил я. С пока неясной причиной. То, что произошло потом, всё ещё оставалось размытым пятном. Как и всё то, что случилось раньше. Совсем без зацепок. Правда я вспомнил, что меня сначала поместили в обычную больницу, а уже затем сюда. Но почему? Этого я не знал.

Cotton flannel pajamas. The kind they have in the County Hospital . No front, not a stitch more than is essential. Coarse, rough material. The neck chafed my throat. My throat was still sore. I began to remember things. I reached up and felt the throat muscles. They were still sore. Just one Indian, pop. Okey, Hemingway. So you want to be a detective? Earn good money. Nine easy lessons. We provide badge. For fifty cents extra we send you a truss.

Фланелевая пижама. Как в больнице округа. На пижаме никаких деталей, ни одного лишнего стежка. Грубый материал, воротник натирает шею, которая еще болит. Я начал вспоминать. В горле пекло, словно там дюжина ссадин. «А, индеец! О'кей, Хемингуэй. Вы хотите стать детективом? Хорошо зарабатывать? Всего девять простых уроков! По окончании обеспечиваем значком», — я рассуждал. Значит, я еще не на том свете.

However, my legs felt pretty good. Good enough to hold me up, though I didn't know how much time had lapsed since their breaking — and I knew they'd been broken.

И, тем не менее, мои ноги чувствовали себя весьма неплохо. Достаточно хорошо, чтобы меня выдержать, хотя я понятия не имел сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал. А в том, что они были сломаны, я и не сомневался.

I had feeling all over my body now, soreness in my head and throat and in my arm. I couldn't remember about the arm. I rolled up the sleeve of the cotton pajama thing and looked at it fuzzily. It was covered with pin pricks on the skin all the way from the elbow to the shoulder. Around each was a small discolored patch, about the size of a quarter.

Сейчас я уже чувствовал все свое тело. Голова раскалывалась, горло болело, рука ныла. Что приключилось с рукой, я не мог припомнить. Закатав рукав пижамы, я рассеянно посмотрел на руку. От локтя до плеча она была покрыта следами от уколов. Вокруг каждого укола красовалось маленькое бесцветное пятнышко с двадцатипятицентовую монету.

So I sat up. It took me a real effort, as my muscles were very tired. It was dark outside and a handful of stars were standing naked beyond the window. I winked back at them and threw my legs over the edge of the bed.

Затем я приподнялся. Для моих онемевших мышц это оказалось по-настоящему трудно. Снаружи было темно, а прямо надо мной за окном россыпью раскинулись нагие звёзды. Я подмигнул им в ответ и перебросил ноги через край постели.

I sat up on the bed and after a while I could reach the floor with my feet. They were bare and they had pins and needles in them. Notions counter on the left, madam. Extra large safety pins on the right. The feet began to feel the floor. I stood up. Too far up. I crouched over, breathing hard and held the side of the bed and a voice that seemed to come from under the bed said over and over again: “You've got the dt's . . . you've got the dt's . . . you've got the dt's.”

Я сел на кровати, осторожно опустил босые ноги и коснулся пола. Почувствовалось покалывание иголок и булавок. «Галантерея налево, мадам. Исключительно большие булавки направо». Ноги начали твердо чувствовать пол. Я встал. Но слишком резко. Ноги подкосились, и я, тяжело дыша, схватился за край кровати, а голос, исходивший откуда-то снизу, повторял одно и то же: «У тебя белая горячка… у тебя белая горячка… у тебя белая горячка».

I was dizzy, but after a while it subsided and I got up, gripping the rail at the head of the bed, and I took my first step.

Это оказалось ошеломляюще, но вслед за тем меня отпустило, и я встал, опершись на спинку изголовья кровати. Вот я и сделал свой первый шаг.

I started to walk, wobbling like a drunk.

Я сделал первые шаги. Мотало, как пьяного.

Okay. My legs held me.

Отлично. Мои ноги меня держали.

I reached it and put both my half‑numb hands down on it and hauled it up to my mouth, sweating as if I was lifting the end of the Golden Gate bridge.

Я дошел до столика и, положив бесчувственные руки на бутылку, поднес ее ко рту. При этом вспотел так, как будто поднял один конец моста «Золотые Ворота».

So, theoretically, I was in good enough shape to walk out.

Итак, теоретически я достаточно окреп, чтобы отсюда выбраться.

I took a long untidy drink. I put the bottle down again, with infinite care. I tried to lick underneath my chin.

Я пил долго с неаккуратной жадностью. Затем осторожно поставил бутылку на место и обтер ладонью подбородок.

 

 

I stood up and almost hit the opposite wall with my stomach. That made me lie down and breathe very gently for quite a long time. I was tingling all over now and sweating. I could feel little drops of sweat form on my forehead and then slide slowly and carefully down the side of my nose to the corner of my mouth. My tongue licked at them foolishly.

Я снова встал, но ноги не держали. И я ударился о противоположную стену. Это заставило, задыхаясь, снова лечь. Все тело зудело, и я исходил пóтом. Я чувствовал, как на лбу рождались капли пота, затем они медленно скользили по носу и попадали на губы. Мой язык глупо слизывал их.

I made it back to the bed, stretched out and thought. I was sweating and shaking. Visions of sugar plums, etc.

Я отступил обратно до моей кровати, растянувшись по ней и по мысли. Я весь взмок и меня трясло. И небо в звёздах-леденцах и так далее.

The whiskey had a funny taste. While I was realizing that it had a funny taste I saw a washbowl jammed into the corner of the wall. I made it. I just made it. I vomited. Dizzy Dean never threw anything harder.

У виски был необычный, очень терпкий вкус. Пока я осознал, что у виски странный вкус, я успел заметить умывальник, втиснутый в угол комнаты. Меня вырвало.

In the State of Denmark there was the odor of decay…

Сладок упадок в Датском королевстве…

Time passed – an agony of nausea and staggering and dazedness and clinging to the edge of the bowl and making animal sounds for help.

Время, однако, текло. Агония рвоты, шатание, полубессознательное состояние, висение на краю раковины и жалкие потуги издать крик о помощи остались в прошлом.

It had been an accident involving an auto, I recalled. One helluva one…

Мой несчастный случай произошёл в каком-то дорожно-транспортном происшествии — осенило меня. Так это была авария, чёртова авария...

It passed. I staggered back to the bed and lay down on my back again and lay there panting, watching the smoke. The smoke wasn't quite so clear. Not quite so real. Maybe it was just something back of my eyes. And then quite suddenly it wasn't there at all and the light from the porcelain ceiling fixture etched the room sharply.

Полегчало. Я доковылял до кровати и повалился на спину. И снова стал, тяжело дыша, рассматривать дым. Он теперь виделся каким‑то нереальным, неясным.

Может быть, его вовсе не было, а мне он только привиделся. В следующее мгновение дым внезапно исчез, и свет из белой полусферы резко выделил каждый предмет.

Then the door opened, letting in light, and through slits beneath my eyelashes I saw a nurse with a hypo in her hand.

Тут открылась дверь, внутрь проник свет, и из-под прикрытых ресниц я увидел медсестру со шприцем наизготовку.

The one yell was enough. Steps thumped rapidly outside the room and a key was jammed into a lock and the door swung open. A man jumped in sideways and shut the door after him. His right hand reached toward his hip.

Нового крика хватило, чтобы где-то снаружи раздались быстрые шаги. Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Человек впрыгнул в комнату и запер за собой дверь. Его правая рука потянулась к бедру.

She approached my bedside, a hippy broad with dark hair and big arms.

Она подступала к рубежу спинки моей кровати, сама похожая на солидный поршень: одинаково широкая и снизу и сверху, тёмноволосая, большерукая.

He was a short thick man in a white coat. His eyes had a queer look, black and flat. There were bulbs of gray skin at the outer corners of them.

Человек был мал ростом и неимоверно толст. Одет в белый халат. Глаза черные и какие-то плоские, с серыми выпуклостями вместо век. Странные глаза.

Just as she neared, I sat up.

Как только она ещё приблизилась, я приподнялся.

I turned my head on the hard pillow and yawned.

Я повернул голову на жесткой подушке и зевнул.

“Good evening,” I said.

— Добрый вечер, — сообщил я.

“Don't count that one, Jack. It slipped out,” I said.

— Не обращай внимания, парень. Вырвалось само, — миролюбиво сказал я.

“Why — good evening,” she replied.

— Да как… Добрый вечер, — отреагировала она.

 

 

“When do I check out?” I asked.

— Когда я могу выписаться, — поинтересовался я.

 

 

“I'll have to ask Doctor.”

— Я должна спросить у Доктора.

 

 

“Do so,” I said.

— Так спросите, — сказал я.

 

 

“Please roll up your sleeve.”

— Пожалуйста, закатайте рукав.

 

 

“No thanks.”

— Нет, спасибо.

 

 

“I have to give you an injection.”

— Я должна сделать вам укол.

 

 

“No you don't. I don't need it.”

— Нет, не сделаете. Мне это не нужно.

 

 

“I'm afraid that's for Doctor to say.”

— К сожалению, доктору виднее.

 

 

“Then send him around and let him say it. But in the meantime, I will not permit it.”

— Так приведите его, и пусть он сам мне это скажет. Но до тех пор никаких уколов я не позволю.

 

 

“I'm afraid I have my orders.”

— Боюсь, у меня уже есть все назначения врача, и его указания.

 

 

“So did Eichmann, and look what happened to him,” and I shook my head slowly.

— Также как и у Эйхмана, а посмотрите, что с ним в итоге стало, — я медленно покачал головой.

 

 

“Very well,” she said. “I'll have to report this…

— Очень хорошо, — произнесла она. — Об этом я должна ему доложить…

 

 

“Please do,” I said, “and while you're at it, tell him I've decided to check out in the morning.”

— Уж, пожалуйста, — ответил я, — и заодно, сообщите ему, что я решил выписаться этим утром.

 

 

“That's impossible. You can't even walk — and there were internal injuries…”

— Это не возможно. Вы не сможете и шагу ступить, а ещё у вас внутренние повреждения…

 

 

“We'll see,” said I. “Good night.”

— Посмотрим, — сказал я. — Доброй ночи.

 

 

She swished out of sight without answering.

Она безответно прошуршала, исчезая из поля зрения, как занавес.

“Better be just that,” he snarled.

He went out. The door shut. The lock clicked. The steps growled into nothing.

— Так-то будет лучше, — проворчал он и вышел.

Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Шаги затихли.

So I lay there and mulled. It seemed I was in some sort of private place — so somebody was footing the bill. Whom did I know? No visions of relatives appeared behind my eyes. Friends either. What did that leave? Enemies?

I thought a while.

Nothing.

Nobody to benefact me thus.

I'd gone over a cliff in my car, and into a lake, I suddenly remembered. And that was all I remembered.

I was…

I strained and began to sweat again.

А я снова прилёг и впал в раздумья. Выглядело всё так, как будто я находился в одной из частных клиник. А это значило, что кто-то за всё платит. Те, кого я знаю? Таковых не представилось. Ни близких, ни родных. Ни даже друзей. Кто же остался? Враги?

Я продолжал думать.

Ничего.

Никого, кто мог бы устроить мне подобное благодеяние.

Я слетел с обрыва, когда был в свой машине, и угодил в озеро, внезапно вспомнил я. И это было всё, что я помнил.

Я был…

Я замер и опять взмок.

I sat up again. There was a heavy wooden chair against the wall near the door. There was another door besides the door the man in the white coat had come in at. A closet door, probably. It might even have my clothes in it. The floor was covered with green and gray linoleum in squares. The walls were painted white. A clean room. The bed on which I sat was a narrow iron hospital bed, lower than they usually are, and there were thick leather straps with buckles attached to the sides, about where a man's wrists and ankles would be.

Я снова сел. Большой деревянный стул стоял у стены возле двери. Была еще одна дверь кроме той, через которую входил человек в белом халате. Дверь в кладовку, должно быть. И, может, там висят мои вещи. Линолеум, покрывающий пол, разделен на серые и зеленые квадраты. Стены покрашены в белый цвет. Чистая комната. Кровать обычная больничная койка, только немного пониже и с прикрепленными к ней широкими кожаными ремнями на местах запястий и лодыжек.

I didn't know who I was.

Я не знал, кем я был.

It was a swell room – to get out of.

Комната хороша. Но как из нее побыстрее убраться?

But to occupy myself, I sat up and stripped away all my bandages. I seemed all right underneath them, and it seemed the right thing to do. I broke the cast on my right leg, using a metal strut I'd removed from the head of the bed. I had a sudden feeling that I had to get out in a hurry, that there was something I had to do.

Только чтобы себя чем-то занять, я сел и снял все мои повязки. Под ними всё было в порядке, поэтому я понял, что поступил правильно. Я разломал гипс на моей правой ноге металлическим прутом, изъятым из спинки кровати у изголовья. И внезапно почувствовал, что должен поскорее отсюда убраться и сделать нечто важное.

The closet door was locked. The heavy chair was too heavy for me. It was meant to be. I stripped the sheets and pad off the bed and dragged the mattress to one side. There was a mesh spring underneath fastened top and bottom by coil springs of black enameled metal about nine inches long. I went to work on one of them. It was the hardest work I ever did. Ten minutes later I had two bleeding fingers and a loose spring. I swung it. It had a nice balance. It was heavy. It had a whip to it.

Дверь в кладовую была заперта. Стул был слишком тяжел для меня. Я снял простыни с кровати, сдвинул в сторону матрац. Под ним была соединительная рама с прицепленными к ней спиральными пружинами из черного металла дюймов по 9 длиной. Я начал работать с одной из них. Самая тяжелая работа в моей жизни! Через десять минут у меня были два окровавленных пальца и тяжелая, упругая отсоединенная пружина.

I tested my right leg. It was okay.

Я опробовал мою правую ногу. В норме.

I walked all through it. I couldn't be bothered.

Но я ходил.

I shattered the cast on my left leg, got up, went to the closet.

Я расковырял гипс на левой ноге, встал и направился к шкафу.

I stopped walking. I was ready to talk to somebody.

Я был готов к разговору с кем угодно.

No clothes there.

Одежды не было.

 

 

Then I heard the footsteps. I returned to my bed and covered over the broken casts and the discarded bandages.

Затем я услышал шаги. Я вернулся в свою кровать, спрятал осколки гипса и размотанные бинты.

Nothing doing. I'm walking. I'm tough. I'm getting out of here. I lay down on the bed again.

Ничего. Я спокоен. Я иду. Я крепок. Я ухожу отсюда». Но снова лег на кровать.

The door swung inward once again.

Дверь в очередной раз отворилась.

I drank some more water. I rested a little, sitting on the side of the bare springs. Then I went over to the door and put my mouth against the hinge side and yelled: “Fire! Fire! Fire!”

Я выпил воды, немного отдохнул, сидя на голых пружинах. Затем подошел к двери и заорал: — Пожар! Пожар! Пожар!

Then there was light all around me, and there was a beefy guy in a white jacket standing with his hand on the wall switch.

Затем вокруг вспыхнул свет, и взору предстал здоровенный детина в белом халате, уткнувшийся рукой в выключатель на стене.

It was a short wait and a pleasant one. He came running hard along the hallway outside and his key jammed viciously into the lock and twisted hard.

Было короткое и приятное ожидание. В коридоре послышались тяжелые быстрые шаги, ключ неистово воткнулся в замок и резко повернулся.

 

 

The door jumped open. I was flat against the wall on the opening side. He had the sap out this time, a nice little tool about five inches long, covered with woven brown leather. His eyes popped at the stripped bed and then began to swing around.

Дверь распахнулась. Я прижался к стене за открытой дверью. Дубинку на сей раз он держал в руке. Прекрасный маленький инструмент дюймов 5 в длину, покрытый коричневой кожей. Его глаза на мгновенье задержались на растрепанной кровати и начали шарить по сторонам.

“What's this I hear about you giving the nurse a hard time?” he asked, and there was no more feigning sleep.

— Это что я тут слышу, кто-то вздумал мешать работе медперсонала? — заявил он, и на этот раз было бесполезно притворяться спящим.

“Maybe you want some more strait‑jacket,” he sneered.

— Может быть, ты снова хочешь оказаться в смирительной рубашке? — прорычал он.

“I don't know,” I said. “What is it?”

— Не понимаю в чём дело? — сказал я.

“I'm fine, Jack. Just fine. Had a long nap. Dreamed a little, I guess. Where am I?”

— Все в порядке, парень. Я очень долго спал, сны видел. Где я?

That troubled him for a second or two, said the frown then, “It's time for your shot.”

Это озадачило его секунды на две, а затем он хмуро заявил: — Сейчас время вашего укола.

He stood there scowling, his right hand hovering towards his right hip. Greenish malignant face and flat black eyes and gray white skin and nose that seemed just a shell.

Он стоял, зло глядя на меня, его правая рука нависла над бедром. Зеленое злобное лицо, черные плоские глаза, кожа на руках в серых пятнах.

“Are you an M. D. ?” I asked.

— Так ты у нас доктор? — поинтересовался я.

 

 

“No, but I'm authorized to give you a shot.”

— Нет, но моей квалификация достаточно для того, чтобы прописать тебе укол.

“Where you belong.”

— Где надо.

“And I refuse it,“ I said, “as I've a legal right to do. What's it to you?”

— Я от него отказываюсь — сказал я, — и имею на это полное право. Дальше что?

“Seems like a nice place,” I said. “Nice people, nice atmosphere. I guess I'll have me a short nap again.”

— Похоже, приятное заведение, — сказал я. — Учтивые люди, хороший воздух. Я бы поспал еще немного.

“You'll have your shot,” he said, and he moved around to the left side of the bed. He had a hypo in one hand which had been out of sight till then.

— Свой укол ты получишь, — сказал он и двинулся налево вокруг кровати. В одной руке у него был шприц, который он до этого прятал.

I giggled and socked him. I laid the coil spring on the side of his head and he stumbled forward. I followed him down to his knees. I hit him twice more He made a moaning sound. I took the sap out of his limp hand. He whined.

Я захихикал — сумасшедший ведь — и ударил его. Пружина опустилась точно в голову, и он упал на колени. Для надежности я стукнул еще разок. Он застонал. Тогда я взял дубинку из его обмякшей руки. Он жалобно выл.

It was a very foul blow, about four inches below the belt buckle, I'd say, and it left him on his knees.

Это был совсем некрасивый тычок, скажу я вам, дюйма на четыре ниже пояса. И он поверг его на колени.

I used my knee on his face. It hurt my knee. He didn't tell me whether it hurt his face. While he was still groaning I knocked him cold with the sap.

Я ударил его коленом по лицу. Колену было больно. Он мне не сказал, было ли больно его лицу. Так как он еще выл, я ударил его дубинкой, и он затих.

“!” he said, after a time.

— ! — выдавил он, через какое-то время.

 

 

“Come within spitting distance again,” I said, “and see what happens.”

— Только подойди ближе, хоть на плевок — сказал я, — увидишь, что будет.

 

 

“We've got ways to deal with patients like you,” he gasped.

— Мы находим управу и на таких пациентов, — выдохнул он.

 

 

So I knew the time had come to act.

Итак, пришла пора действовать.

I patted his shoulder. I almost cried over him.

Я потрепал его по плечу, почти плача над ним.

“Where are my clothes?” I said.

— Где моя одежда? — сказал я.

 

 

“!” he repeated.

— ! — репризой повторил он.

 

 

“Then I guess I'll have to take yours. Give them to me.”

— Тогда, я думаю, мне придётся взять твою. Давай-ка её мне.

All my clothes, even my gun harness and gun, but no shells in the gun, hung in the closet. I dressed with fumbling fingers, yawning a great deal.

Вся моя одежда, даже кобура и пистолет, правда, без патронов, висели в кладовке. Я оделся, помогая себе непослушными пальцами и сильно зевая.

It became boring with the third repetition, so I threw the bedclothes over his head and clobbered him with the metal strut.

Назревал третий прогон уже изрядно надоевшего спектакля. Поэтому я набросил простыню ему на голову и огрел всё тем же металлическим прутом.

The man on the bed rested. I left him there and locked him in.

Человек на кровати лежал спокойно. Я оставил его, присмиревшего, и запер комнату.

Within two minutes, I'd say, I was garbed all in the color of Moby Dick and vanilla ice cream. Ugly.

Спустя пару минут я представлял собой нечто, целиком облачённое в цвета Моби Дика и ванильного мороженного. Отвратно.

 

 

I shoved him into the closet and looked out the lattice window. I saw the Old Moon with the New Moon in her arms, hovering above a row of poplars. The grass was silvery and sparkled. The night was bargaining weakly with the sun. Nothing to show, for me, where this place was located. I seemed to be on the third floor of the building though, and there was a cast square of light off to my left and low, seeming to indicate a first floor window with someone awake behind it.

Я затолкал его в шкаф для одежды и выглянул в зарешечённое окно. Увидел я Старую Луну с Молодым Месяцем на руках: они парили над грядой тополей. Искрилась серебристая трава. Уже изнемогшая ночь устало вела торг с рассветом. Совсем ничего из того, чтобы позволило мне понять, где я, и что это за место. Тем не менее, я определил, что нахожусь на четвёртом этаже здания. Квадрат света, выбивавшегося слева и ниже от меня, обозначил мне окно на втором этаже, где тоже кто-то не спал.

It was night. The world outside the windows was a black world. A glass porcelain bowl hung from the middle of the ceiling on three brass chains. There was light in it. It had little colored lumps around the edge, orange and blue alternately. I stared at them. I was tired of the smoke.

Была ночь. За окнами чернел необъятный мир. Белая полусфера светильника свисала на трех медных цепях в центре комнаты. Вдоль кромки светильника чередовались оранжевые и голубые выступы. Я уставился на них, одурев от дыма.

So I left the room and considered the hallway. Off to the left, it ended against a wall with a latticed window, and there were four more doors, two on either side. Probably they let upon more doors like my own. I went and looked out the window and saw more grounds, more trees, more night, nothing new. Turning, I headed in the other direction.

Тогда я покинул комнату и осмотрел коридор. Слева он заканчивался противоположной стеной с окном закрытым решеткой, и ещё здесь были четыре двери, по две с каждой стороны. Скорее всего, они вели в такие же палаты, как и моя. Я прошел дальше и выглянул в окно. Я увидел то же пространство внизу, ещё деревья, всю ту же ночь: ничего нового. Повернувшись, я направился в другом направлении.

Outside was a wide silent hallway with three closed doors. No sounds came from behind any of them. A wine‑colored carpet crept down the middle and was as silent as the rest of the house. At the end there was a jog in the hall and then another hall at right angles and the head of a big old‑fashioned staircase with white oak bannisters. It curved graciously down into the dim hall below. Two stained glass inner doors ended the lower hall. It was tessellated and thick rugs lay on it. A crack of light seeped past the edge of an almost closed door. But no sound at all.

Снаружи оказался широкий безмолвный коридор с тремя закрытыми дверями. Ни звука не доносилось из‑за них. Строго посередине коридора лежала бордовая дорожка до самого холла с большой старомодной лестницей, грациозным изгибом, ведущей в полутемный нижний холл, покрытый толстыми цветными коврами. Двустворчатая дверь из цветного стекла была выходом из нижнего холла. Никаких звуков.

Doors, doors, doors, no lights from under any of them, the only sounds my footsteps from the too big borrowed shoes.

Двери, двери, двери, ни из-под одной из них не выбивался свет, и только звуки моих шагов: шарканье позаимствованных туфель, которые оказались мне велики.

An old house, built as once they built them and don't build them any more. Standing probably on a quiet street with a rose arbor at the side and plenty of flowers in front. Gracious and cool and quiet in the bright California sun. And inside it who cares, but don't let them scream too loud.

Старый дом, такие сейчас уже не строят. Он, возможно, стоит на тихой улице, перед ним разбит цветник, а сбоку стоит беседка, увитая розами. Строгий и тихий дом под ярким калифорнийским солнцем. А что внутри, никого не касается, а уж кричать громко здесь просто не позволяют.

Laughing Boy's wristwatch told me it was five forty-four. The metal strut was inside my belt, under the white orderly jacket, and it rubbed against my hip bone as I walked. There was a ceiling fixture about every twenty feet, casting about forty watts of light.

Часы Комика, сменившего амплуа на роль убранного в шкаф скелета, подсказали мне, что было пять сорок четыре. Металлический прут, который я заткнул за пояс под белый больничный халат, при каждом шаге натирал мне бок. Где-то на каждые двадцать футов были размещены потолочные светильники, мерцающие ватт на сорок.

I had my foot out to go down the stairs when I heard a man cough. That jerked me around and I saw there was a half open door along the other hallway at the end. I tip‑toed along the runner. I waited, close to the partly open door, but not in it. A wedge of light lay at my feet on the carpet. The man coughed again. It was a deep cough, from a deep chest. It sounded peaceful and at ease. It was none of my business. My business was to get out of there. But any man whose door could be open in that house interested me. He would be a man of position, worth tipping your hat to. I sneaked a little into the wedge of light. A newspaper rustled.

Я уже было сделал первый шаг по лестнице, как раздался кашель. Он заставил меня быстро осмотреться, и я увидел в холле, слева от меня, приоткрытую дверь. Я на цыпочках подошел к ней и стал ждать. Свет падал мне на ноги. Человек снова кашлянул. Глубокий кашель звучал мирно и расслабленно. Это меня не касалось. Мне надо было выбраться отсюда. Но любой человек, чья дверь в этом доме была открыта, интересовал меня. Покашливал, наверное, человек уважаемый, перед которым надо снимать шляпу. Я немного продвинулся в полосу света, зашелестела газета.

I came to a stairway, off to the right, leading down. I took it. It was carpeted and quiet.

Я подошёл к лестничному пролёту, заворачивающему направо и ведущему вниз. Я последовал этим путём. Мягко и бесшумно.

I could see part of a room and it was furnished like a room, not like a cell. There was a dark bureau with a hat on it and some magazines. Windows with lace curtains, a good carpet.

Я видел часть комнаты. Обставлена она была именно как комната, а не камера. На темном комоде лежали журналы и шляпа. Окна с кружевными занавесками, хороший ковер.

The second floor looked like my own, rows of rooms, so I continued on.

Третий этаж выглядел также: ряды палат, поэтому я проследовал дальше.

A voice murmured behind the almost closed door. I waited for the answering voice. None. It was a telephone conversation. I went over close to the door and listened.

И здесь где-то рядом были люди: мужской голос бормотал за закрытой дверью. Я подождал ответного голоса. Его не было. Ага! Телефонный разговор. Я подошел поближе к двери и прислушался.

When I reached the first floor I turned right, looking for the door with light leaking out from beneath it.

Когда я добрался до второго этажа, я повернул направо, и стал искать подсвеченную снизу дверь.

It was a low voice, a mere murmur. Nothing carried that meant anything. There was finally a dry clicking sound. Silence continued inside the room after that.

Голос был очень тих, ничего нельзя было разобрать. Наконец, после сухого щелчка, наступила тишина.

I found it, way up near the end of the corridor, and I didn't bother to knock.

Я обнаружил её, пройдя почти до конца холла. Стучаться не стал.

This was the time to leave, to go far away. So I pushed the door open and stepped quietly in.

Пора было уходить подальше отсюда. Поэтому я распахнул дверь и быстро шагнул… в комнату.

The guy was sitting there in a garish bathrobe, at a big shiny desk, going over some sort of ledger. This was no ward room. He looked up at me with burning eyes all wide and lips swelling toward a yell they didn't reach, perhaps because of my determined expression. He stood, quickly.

Тип в цветастом халате заседал здесь за большим ярко освещённым столом, он разбирался в каких-то гроссбухах. Это была явно не палата. Он поднял на меня широко открытые в изумлении глаза, губы его раскрылись в застрявшем в них крике. Возможно, этому способствовал мой суровый вид. Он вскочил. Поспешно.

It was an office, not small, not large, with a neat professional look. A glass‑doored bookcase with heavy books inside. A first aid cabinet on the wall. A white enamel and glass sterilizing cabinet with a lot of hypodermic needles and syringes inside it being cooked. A wide flat desk with a blotter on it, a bronze paper cutter, a pen set, an appointment book, very little else, except the elbows of a man who sat brooding, with his face in his hands.

Это был кабинет. Не большой, не маленький, выглядевший очень профессионально. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и толстыми книгами внутри. На стенке аптечка первой помощи. Грелся белый эмалированный стерилизатор со множеством игл и шприцев. Широкий стол с регистрационной книгой, бронзовым резаком для бумаги, письменным столом, книжкой назначений и еще несколькими мелкими вещицами, не считая локтей задумчиво сидящего человека, обхватившего голову руками.

I shut the door behind me, advanced, and said:

Я закрыл за собой дверь, двинулся на него, и произнёс:

 

 

“Good morning. You're in trouble.”

— Утро доброе. Ну, вы и вляпались.

 

 

People must always be curious as to trouble, because after the three seconds it took me to cross the room, his words were:

Люди всегда проявляют неслабый интерес к грозящим им неприятностям, поэтому после трёх секунд, которые позволили мне пересечь комнату, его слова были:

Between the spread yellow fingers I saw hair the color of wet brown sand, so smooth that it appeared to be painted on his skull. I took three more steps and his eyes must have looked beyond the desk and seen my shoes move. His head came up and he looked at me. Sunken colorless eyes in a parchment‑like face. He unclasped his hands and leaned back slowly and looked at me with no expression at all.

Пальцы зарылись в волосы цвета мокрого песка и такие гладкие, что казались нарисованными на лысине. Я сделал еще три шага. Его глаза, наверное, увидели, как движутся мои туфли. Он поднял голову и взглянул на меня. Глубоко посаженные бесцветные глаза на пергаментном лице. Он опустил руки на стол, отклонился назад и посмотрел на меня безо всякого выражения.

“What do you mean?”

— Что это значит?

 

 

“I mean,” I said, “that you're about to suffer a lawsuit for holding me incommunicado, and another one for malpractice, for your indiscriminate use of narcotics. I'm already suffering withdrawal symptoms and might do something violent…”

— Это значит, — сказал я, — что вы нарвались на мой иск о насильственном удержании, обвинение в других уголовно наказуемых деяниях, вроде использования наркотических средств без медицинских показаний. Кроме того, уже сейчас у меня синдром отмены, называемый ломкой, и в связи с этим я могу учинить здесь что-то очень жестокое…

 

 

He stood up.

Он встал.

 

 

“Get out of here,” he said.

— Убирайтесь отсюда, — произнёс он.

 

 

I saw a pack of cigarettes on his desk. I helped myself and said, “Sit down and shut up. We've got things to talk about.”

Я заметил пачку сигарет на его столе. Я угостился, и следом заявил:

— Сядь и заткнись. У нас есть о чём поговорить.

 

 

He sat down, but he didn't shut up:

Он сел, но не заткнулся:

He moved vaguely, his eyes still sunken and sad.

Человек немного пошевелился, глядя погрустневшими глазами.

“You're breaking several regulations,” he said.

— Вы нарушили сразу несколько норм и правил, — сказал он.

“But – “

— Но…

“So we'll let a court decide who's liable,” I replied. “I want my clothes and my personal effects. I'm checking out.”

— Тогда пусть суд это определит. — Мне нужна моя одежда и личные вещи. Я выписываюсь.

“But me no buts. I'll make a sop of you. I'll drown you in a butt of Maimsey wine. I wish I had a butt of Malmsey wine myself to drown in. Shakespeare. He knew his liquor too. Let's have a little of our medicine.” I reached for his glass and poured us a couple more. “Get on with it, Karloff.”

— Никаких «но». Я сделаю из вас мокрую курицу, утоплю в бочке мальвазии. Или предпочитаете другой сорт? Впрочем, я бы сам отказался утопиться в вине. Шекспир знал толк в выпивке. Давайте примем еще лекарства, — я взял его стакан и налил еще парочку порций. — Вперед, Карлофф!

“You're in no condition —”

— Вы ещё не в состоянии…

“You are suffering from narcotic poisoning,” he said coldly. “You very nearly died. I had to give you digitalis three times. You fought, you screamed, you had to be restrained.” His words were coming so fast they were leap‑frogging themselves. “If you leave my hospital in this condition, you will get into serious trouble.”

— У вас наркотическое отравление, — холодно сказал он. — Вы чуть не умерли. Я должен был три раза давать вам дигиталис. Вы дрались, вы кричали, вас надо было привязать, — его речь была такой быстрой, что, казалось, слова сами выскакивали изо рта. — Если вы покинете мою клинику в таком виде, у вас будут серьезные неприятности.

“Nobody asked you. Pony up this minute, or answer to the law.”

— Тебя не спросил. Выложишь мне всё сейчас или придётся ответить перед законом.

 

 

He reached toward a button on his desk, but I slapped his hand away.

Он потянулся к кнопке на столе, но я успел перехватить его руку.

Then he spread his hands with a sort of helpless but disapproving gesture and when they came to rest again, one of them was very close to the corner of the desk.

Затем его руки разошлись в беспомощном, но осуждающем жесте и одна из них была очень близка к краю стола.

“Now!” I repeated. “You should have pressed that when I came in. It's too late now.”

— Мои вещи! — повторил я. — Кнопку жать надо было, когда я входил. Теперь — поздно.

I took two steps more and showed him the blackjack. His index and second finger still moved towards the corner of the desk.

Я подошел еще на два шага и показал ему дубинку. Его указательный и безымянный пальцы продолжали двигаться к краю стола.

“Mr. Corey, you're being most difficult.”

— Мистер Кори, вы были в очень тяжёлом состоянии.

“The buzzer,” I said, “won't buy you anything tonight. I put your tough boy to sleep.”

— Звонок, — как можно убедительнее произнес я, — ничем вам не поможет. Я положил вашего крутого парня поспать.

Corey?

Кори?

 

 

“I didn't check me in here,” I said, “but I damn well have a right to check me out. And now's the time. So let's get about it.”

— Сам я сюда не ложился, — сказал я, — но, будь я проклят, выписаться имею полное право. А сейчас — самое время. Приступим.

“Shake it up and pour it,” I said. “Who put me in here, why and how? I'm in a wild mood tonight. I want to go dance in the foam. I hear the banshees calling. I haven't shot a man in a week. Speak out, Dr. Fell. Pluck the antique viol, let the soft music float.”

— Взболтайте и налейте еще, — посоветовал я. — Кто поместил меня сюда? Когда и зачем? Я очень зол сегодня. Я хочу танцевать в пене. Я слышу вопли привидений, предвещающих смерть. Я еще никого не застрелил за всю неделю. Говорите, говорите, доктор. Дерните струны древней скрипки, пусть польется нежная музыка.

“Obviously, you're in no condition to leave this institution,” he replied. “I cannot permit it I am going to call for someone to escort you back to your room and put you to bed.”

— Но очевидно ведь, вы ещё не в состоянии покинуть это заведение — ответил он. — Я вам не могу этого позволить и я собираюсь вызвать кого-нибудь сопроводить вас назад в вашу палату и уложить обратно в кровать.

His eyes got sleepy. “You have been a very sick man, air. A very sick man. I can't recommend your being up and about yet.”

Его глаза стали сонными.

— Вы очень больны, сэр. Очень, очень больны. Вам еще не стоило вставать.

“Don't try it,” I said, “or you'll find out what condition I'm in. Now, I've several questions. The first one's Who checked me in, and who's footing my bill at this place?”

— И не пытайся, — ответил я, — или увидишь, что я вполне в состоянии. А сейчас у меня есть несколько вопросов. Первый: кто меня сюда поместил, и второй: кто оплачивает моё пребывание.

I said: “The right hand.” I snapped the blackjack at it. It coiled into itself like a wounded snake.

— Правая рука! — потребовал я и слегка ударил по ней дубинкой. Она свернулась, как раненая змея.

“Very well,” he sighed, and his tiny, sandy mustaches sagged as low as they could.

— Хорошо, — он вздохнул, при и этом его рыжеватые усики до невозможности обвисли.

“Maybe you've got another buzzer under the carpet,” I said. “Maybe it rings in the Chief's office down at headquarters. Don't use it. Just for an hour I'm a very tough guy. Anybody comes in that door is walking into a coffin.”

— Может, на полу тоже есть кнопка? — спросил я. — Не стоит ее нажимать. Именно сейчас я безжалостен. Любой, кто войдет, выйдет уже в гробу.

He opened a drawer, put his hand inside, and I was wary.

Он открыл выдвижной ящик стола, протянул руку внутрь — но я был настороже.

“There is no buzzer under the carpet,” he said. His voice had the slightest possible foreign accent.

— На полу нет кнопки, — с едва заметным иностранным акцентом откликнулся хозяин кабинета.

I knocked it down before he had the safety catch off: a .32 automatic, very neat Colt. I snapped the catch myself when I retrieved it from the desk top; and I pointed it and said: “You will answer my questions. Obviously you consider me dangerous. You may be right.”

Я выбил его раньше, до того, как был снят предохранитель. Автоматический, 32-го калибра, ладный такой кольт. Затем я подобрал со столешницы свою добычу, щелкнул предохранителем, направил на него и сказал:

— Мне нужны ответы на мои вопросы. Очевидно, я показался тебе опасным. Что вполне может оказаться правдой.

I went around the desk grinning without there being anything to grin at. He had a gun in the drawer of course. They always have a gun in the drawer and they always get it too late, if they get it at all. I took it out. It was a .38 automatic, a standard model not as good as mine, but I could use its ammunition. There didn't seem to be any in the drawer. I started to break the magazine out of his.

Я обошел стол, улыбаясь, хотя веселиться не было повода. У него в ящике стола, конечно же, есть пистолет. У них всегда в столах есть пистолеты, но они ими пользуются слишком поздно, если вообще успевают до них добраться.

Я достал его. 38‑й автоматический, стандартная модель, похуже моего, но патроны подходили. В ящике я не нашел их, пришлось доставать из пистолета магазин.

He smiled weakly, lit a cigarette himself, which was a mistake, if he intended to indicate aplomb. His hands shook.

Он криво улыбнулся, зажег сигарету, что было его ошибкой, если он хотел показать свою уверенность. Руки его дрожали.

He reddened and grabbed for the whiskey and poured himself another drink and downed it fast. He drew a deep breath and shuddered. He didn't like the taste of liquor. Dopers never do.

Он покраснел, схватил бутылку виски, налил себе и быстро выпил. Глубоко вздохнул, и брезгливая дрожь передернула его. Вкус виски ему не понравился. Наркоманам не нравится спиртное.

“All right, Corey — if it will make you happy,” he said, “your sister checked you in.”

— Ну ладно, Кори, если это вас осчастливит, — сказал он, — то это ваша сестра поместила вас сюда.

“The police put you in here.”

— Вас сюда поместила полиция.

“?” thought I.

— ? — подумал я.

 

 

“Which sister?” I asked.

Затем спросил:

— Какая сестра?

“What police?”

— Какая полиция?

“Evelyn,” he said.

— Эвелин, — ответил он.

“The Bay City police naturally.” His restless yellow fingers twisted his glass. “This is Bay City .”

— Естественно, полиция Бэй Сити, — его беспокойные желтые пальцы вертели стакан. — Вы же в Бэй Сити.

No bells. So, “That's ridiculous. I haven't seen Evelyn in years,” I said. “She didn't even know I was in this part of the country.”

В голове у меня ничто не щелкнуло. Поэтому я сказал:

— Это нелепо. Я не видел Эвелин уже много лет.

И добавил:

— Она даже не знает, что я был в этих местах.

 

 

He shrugged.

Он пожал плечами:

That jarred him, a little. His yellowish face began to work.

Это его немного озадачило. Лоб наморщился. На желтоватом лице отразилась тяжелая умственная работа.

“Nevertheless.”

— И тем не менее.

 

 

“Where's she staying now? I want to call her,” I said.

— И где она сейчас? Я хочу ей позвонить, — сказал я.

“Oh. Did this police have a name?”

— О, а у полицейского было имя?

“I don't have her address handy.”

— У меня нет под рукой её адреса.

“A Sergeant Galbraith, I believe. Not a regular patrol car officer. He and another officer found you wandering outside the house in a dazed condition on Friday night. They brought you in because this place was close. I thought you were an addict who had taken an overdose. But perhaps I was wrong.”

— Сержант Галбрейт. Он иногда патрулирует. В пятницу вечером Галбрейт вместе с другим полицейским обнаружил вас на улице в полубессознательном состоянии. И привел вас сюда, потому что было недалеко. Я подумал, что вы — наркоман, принявший слишком большую дозу. Но, возможно, я ошибаюсь.

“Get it.”

— Поищи.

“Officers of the law can't do it.”

— Блюститель порядка не сможет этого сделать.

He rose, crossed to a filing cabinet, opened it, riffled, withdrew a card.

Он поднялся, подошёл к шкафу для документов, открыл его, пробежался по карточкам.

“Did you say you were a doctor – a medical doctor?”

— Вы сказали, что вы, доктор. Доктор-медик?

I studied it. Mrs. Evelyn Flaumel… The New York address was not familiar either, but I committed it to memory. As the card said, my first name was Carl. Good. More data.

— Так, вот он. Миссис Эвелин Флаумель…

Её адрес в Нью-Йорке тоже ничего мне не дал, но я его запомнил. Также в карточке было записано, что моё имя Карл. Так-так. Ещё сведения.

“Certainly. I am Dr. Sonderborg, as I told you.”

— Конечно. Я — доктор Зондерборг, как я уже сказал.

I stuck the gun in my belt beside the strut then, safety back on, of course.

Я засунул ствол за пояс рядом с прутом, разумеется, поставив на предохранитель.

“You don't scream and fight from narcotic poisoning. You just lie in a coma. Try again. And skim it. All I want is the cream. Who put me in your private funny house?”

— Вы не кричите и не деретесь, когда у вас наркотическое отравление, доктор. Вы просто лежите в коме. Проделайте еще и снимайте сливки, пожалуйста. Меня интересует только они. Кто притащил меня в ваше веселое заведение?

“Okay,” I told him. “Where are my clothes, and what're you going to pay me?”

— О'кей, — сказал я ему. — Где моя одежда, и сколько ты собираешься мне выложить?

“It's a good story. I couldn't prove it wrong. But why keep me here?”

— Хорошая история. Не подкопаешься. Но зачем держать меня здесь?

“Your clothes were destroyed in the accident,” he said, “and I must tell you that your legs were definitely broken — the left one in two places. Frankly, I can't see how you're managing to stay on your feet. It's only been two weeks —”

— Ваша одежда уничтожена при аварии, — сказал он. — И я должен вам сказать, что ваши ноги точно были сломаны. Левая даже в двух местах. Честно говоря, я не понимаю, как вы способны стоять на ногах. Прошло всего две недели…

“If you leave here,” he said sharply, “you will be arrested at once.”

— Если вы уйдете отсюда, — резко заявил он, — вас сразу же арестуют.

“I always heal fast,” I said. “Now, about the money…

— Вылечиваюсь я всегда быстро, — ответил я. — Перейдём лучше к деньгам…

I leaned back over the desk and breathed in his face. “Not just for going out of here, Karloff. Open that wall safe.”

Я встал, наклонился к его лицу и проговорил в него:

— Не за то, что я уйду отсюда, Карлофф, не за то. Откройте стенной сейф!

“What money?”

— Что за деньги?

He stood up in a smooth lunge, “This has gone quite far enough.”

Он быстро встал.

— Вы зашли слишком далеко.

“The out-of-court settlement for my malpractice complaint and the other one.”

— За внесудебное урегулирование обвинения в профессиональном злоупотреблении, незаконных действиях и тому подобное.

“You won't open it?”

— Вы не откроете его?

“Don't be ridiculous!”

— Не будьте нелепым!

 

 

“Who's being ridiculous? I'll settle for a thousand, cash, right now.”

— И кто из нас нелепый? Я-то как раз хочу уладить дело какой-то тысячей. Наличными. И прямо сейчас.

 

 

“I won't even discuss such a thing.”

— Я не буду даже обсуждать подобные вещи.

“I most certainly will not open it.”

— Скорее все

го, я не открою.

“Well, you'd better consider it — and win or lose, think about the name it will give this place if I manage enough pretrial publicity. I'll certainly get in touch with the AMA, the newspapers, the —”

— Тогда тебе лучше бы всё взвесить — все плюсы и минусы. И стоит задуматься о репутации, которой обзаведётся это место, если дойдёт до слушаний дела в суде.

Я непременно свяжусь с Американской медицинской ассоциацией, газетами…

“This is a gun I'm holding.”

— А я держу пистолет в руке.

“Blackmail,” he said, “and I'll have nothing to do with it.”

— Это вымогательство, — заявил он, — и я на него не поддамся.

He smiled, narrowly and bitterly.

Он улыбнулся, слабо и печально.

“Pay now, or pay later, after a court order,” I said. “I don't care. But it'll be cheaper this way.”

— Заплатишь сейчас или заплатишь потом, но уже по постановлению суда, — ответил я. Мне плевать. Но сейчас — дешевле будет.

“It's an awful big safe,” I said. “New too. This is a fine gun. You won't open it?”

— Ужасный большой сейф, — сказал я. — Новый, наверное. А это — прекрасный пистолет. Вы не откроете?

If he came across, I'd know my guesses were right and there was something crooked involved.

Если бы он стал юлить, то я бы и не понял, какие из моих догадок были верны. Всё в этом деле представлялось сложным и запутанным.

Nothing changed in his face.

Ничего не изменилось в его лице.

He glared at me, I don't know how long.

Он зло пялился на меня, и уж не знаю как долго.

“Damn it,” I said. “When you have a gun in your hand, people are supposed to do anything you tell them to. It doesn't work, does it?”

— Черт возьми, — сказал я. — Когда у тебя в руке пистолет, то люди делают все, что ты им скажешь. На этот раз не срабатывает, не так ли?

Finally, “I haven't got a thousand here,” he said.

Затем выдал:

— У меня нет здесь тысячи.

 

 

“Name a compromise figure,” I said.

— Предложи, сойдёмся, — ответил я.

 

 

After another pause, “It's larceny.”

Ещё одна заминка:

— Это грабёж.

 

 

“Not if it's cash-and-carry, Charlie. So, call it.”

— Нет, это заплатил и свободен, Чарли. Ну же, я жду.

 

 

“I might have five hundred in my safe.”

— Возможно, у меня есть около пяти сотен в сейфе.

 

 

“Get it.”

— Давай сюда.

 

 

He told me, after inspecting the contents of a small wall safe, there was four-thirty, and I didn't want to leave fingerprints on the safe just to check him out. So I accepted and stuffed the bills into my side pocket.

После инспекции содержимого маленького стенного сейфа он сообщил мне, что там было четыреста тридцать, а так как я не хотел оставлять отпечатков пальцев на сейфе, проверять я не стал. Итак, я согласился и засунул отступные в боковой карман.

 

 

“Now what's the nearest cab company that serves this place?”

— А теперь как там насчёт ближайшей отсюда службы такси, которая может прислать сюда машину?

 

 

He named it, and I checked in the phone book, which told me I was upstate.

Он назвал, и я проверил это в телефонной книге, подсказавшей мне, что я был где-то к северу от Нью-Йорка.

 

 

I made him dial it and call me a cab, because I didn't know the name of the place and didn't want him to know the condition of my memory. One of the bandages I had removed had been around my head.

Я заставил его позвонить и вызвать такси, потому что не знал названия этого места. А позволить ему узнать о состоянии моей памяти я не хотел: одной из повязок, от которых я избавился, была повязка вокруг головы.

The front doors were unlocked. There was a roofed porch. The garden hummed with flowers. There was a white picket fence and a gate. The house was on a corner. It was a cool, moist night, no moon.

Входная дверь была открыта, я вышел и оказался в цветнике, обнесенном белым частоколом, и прошел через ворота. Дом оказался угловым. Холодная, безлунная ночь приняла меня в свои влажные объятия.

While he was making the arrangement I heard him name the place: it was called Greenwood Private Hospital .

В ходе заказа такси я подслушал, как он назвал это место: это была «Частная клиника «Гринвуд».

 

 

I snubbed out my cigarette, picked up another, and removed perhaps two hundred pounds from my feet by resting in a brown upholstered chair beside his bookcase.

Я затушил свою сигарету, достал другую. Затем снял со своих ног груз примерно в две сотни фунтов, усевшись в коричневое кресло с мягкой обивкой рядом с его шкафом для книг.

 

 

“We wait here and you'll see me to the door,” I said.

— Мы подождём здесь, а потом ты проводишь меня до двери, — сказал я.

 

 

I never heard another word out of him.

Больше я ни слова от него не услышал.

 

 

Вернёмся к двум отрывкам из рецензий, процитированных в прошлом посте:

Corwin at the start of The Nine Princes in Amber reminds me on heroes of noir novel, he seems like a tough and resourceful kind of guy that, like a cat, always lands on his fit and lives to fight another day.

The unique nature of the universe Zelazny created, the twisting plots, the engaging noir/fantasy characters and the sweeping scope are guaranteed to impress any fan of fantasy or Sci-Fi.

The hero wakes up in our world in a hospital bed with amnesia, the initial writing style owes more to Raymond Chandler than any fantasy author, and said hero quickly proves himself to be a resourceful man of action which immediately makes me sympathize with and root for him (which is what I need to enjoy a novel). You can harp on about about waking up with amnesia being a cliché but one of the clichés I hate the most is the reluctant hero, who is refreshingly absent from Nine Princes in Amber.

На этом месте мы вновь сделаем паузу, а в следующей раз порассуждаем уже в разделе статьи о конкретных схожих местах в текстах и как их сравнивать. Возможно, как и в каком стиле нужно переводить первую главу. Процитируем самого Желязны вне текста «Девяти принцев».

Желязны – это интеллектуал в мире фэнтези, его романы всегда полны культурными отсылками (к книгам, фильмам и т. д., знать которые неплохо для понимания сути переживаний главных героев), необычными ассоциациями, вкраплением фраз на самых разных языках. В этом смысле «Девять принцев Амбера» один из наиболее «легких» и ненагруженных романов, не требующий для понимания хорошего знакомства с западной культурой.
Из типичной сетевой рецензии, претендующей не только на изложение читательских впечатлений, но и литературный анализ

Сегодня, продолжая предыдущую, сугубо наглядную часть, мы попробуем сопоставить уже фрагменты текстов, немного, но не принципиально сократив и переставив несколько абзацев в тексте Чандлера (Чендлера) для целей сопоставления. Выводов особо делать пока не будем. Оставив всё на объединяющую большую статью уже не в блоге, а среди других крупных материалов сайта. Хотя бы потому, что кроме сопоставления отдельных фрагментов и микрофрагментов текста хорошо бы ещё поговорить о языке.

Кадрами из фильма из предыдущего, наглядного, поста про экранизации и атмосферу нуара и крутого детектива мы тоже воспользуемся, но во вспомогательных иллюстративных целях, поэтому их будет гораздо меньше и мы не будем делать на них акцент.

Напомню, что здесь мы смотрим на микросюжетное (внутри конкретного сюжетного поворота) сходство между романами „Nine Princes in Amber“ и „Farewell, My Lovely“, которое вполне чётко позволяет заключить не только о стилистическом сходстве, но и о вполне осознанном изначальной опоре не только на жанр, стиль и сюжетный ход, но и на их конкретное воплощение. Желязны любил HardBoiled детективы, любил этот стиль и вполне сознательно соотносил свою манеру построения сюжета с таковой у Раймонда Чандлера, кроме того ему было нужно как-то достаточно быстро подвести завязку первого романа «Хроник» под атмосферу неизвестности, сомнения и разных картин восприятия реальности (как в «Александрийском квартете» Лоренса Даррела).

Итак, немного подсократив фрагмент романа Чандлера, но пока оставив весь текст Желязны, мы попробуем в этом посте сопоставить эти два произведения на уровне текста пока в достаточной степени формально и приблизительно. Сопоставление микроэпизодов приведено в следующей таблице. Перевод романа Чандлера А. Михайлова.

Roger Zelazny “Nine Princes In Amber”

Роджер Желязны «Девять принцев в Янтаре»

Raymond Chandler “ Farewell, My Lovely”

Раймонд Чандлер «Прощай, моя красотка» («Филип Марлоу 2»)

Глава 1

Главы 25-27, с сокращением

I attempted to wriggle my toes, succeeded. I was sprawled there in a hospital bed and my legs were done up in plaster casts, but they were still mine.

Я попробовал пошевелить пальцами ног. Получилось. Я обнаружил себя распростёртым на больничной койке, ноги были затянуты в гипс — впрочем, они были всё ещё при мне.

The throat felt sore but the fingers feeling it didn't feel anything. They might just as well have been a bunch of bananas. I looked at them. They looked like fingers. No good. Mail order fingers. They must have come with the badge and the truss. And the diploma.

Горло болело, но пальцы, ощупывающие его, ничего не чувствовали. Казалось, что вместо пальцев — связка бананов. Посмотрел на руки. Пальцы как пальцы. Так себе.

I squeezed my eyes shut, and opened them, three times.

Я крепко зажмурил глаза, опять открыл. Трижды.

I closed my eyes tight and winked them hard and when I opened them again it was just a sham porcelain bowl on three brass chains.

Я закрыл глаза, зажмурился, а когда их снова открыл, то увидел только светильник из поддельного фарфора, висящий на трех цепях.

The room grew steady.

Проявилась и застыла комната.

The room was full of smoke.

В комнате не продохнуть от дыма.

Where the hell was I?

И куда же черт меня занёс?

The smoke hung straight up in the air, in thin lines, straight up and down like a curtain of small clear beads. Two windows seemed to be open in an end wall, but the smoke didn't move. I had never seen the room before. There were bars across the windows.

Он висел в воздухе тонкими линиями, как завеса из микроскопических капелек. В этой комнате я никогда раньше не был. В ней всего два окна с решетками.

Then the fogs were slowly broken, and some of that which is called memory returned to me. I recalled nights and nurses and needles. Every time things would begin to clear a bit, someone would come in and jab me with something. That's how it had been. Yes. Now, though, I was feeling halfway decent. They'd have to stop.

Тут мои мороки медленно распались, а какие-то обрывки того, что зовётся памятью, вернулись ко мне. Ночи, медсёстры, инъекции — это я вспомнил. Стоило окружающему чуть проясниться, кто-то приходил и что-то мне вкалывал. Вот как всё было. Хотя сейчас я чувствовал себя уже сносно. Придётся им прекратить.

Dope. I had been shot full of dope to keep me quiet. Perhaps scopolamine too, to make me talk. Too much dope for the time. I was having the French fits coming out of it. Some do, some don't. It all depends how you are put together. Dope.

Наркотики. Меня ими нашпиговали, чтобы я не шумел. Может быть, вкололи скополамин, чтобы я стал разговорчив. Слишком много наркотиков. Все зависит от того, как ты сделан. Если крепок, то можешь прийти в себя. Галлюцинации постепенно пройдут.

Wouldn't they? The thought came to assail me: Maybe not.

Но прекратят ли? Этот вопрос меня напряг. Возможно, нет.

I was dull, without thought.

Я был в подавленном состоянии и ни о чем не думал.

Some natural skepticism as to the purity of all human motives came and sat upon my chest. I'd been over narcotized, I suddenly knew. No real reason for it, from the way I felt, and no reason for them to stop now, if they'd been paid to keep it up. So play it cool and stay dopey, said a voice which was my worst, if wiser, self.

Некоторый естественный скептицизм насчёт чистоты людских побуждений посетил меня — и плотно засел внутри. Да меня изрядно накачали наркотиками — внезапно понял я. По моим ощущениям, делали это они безо всякого основания, следовательно, и прекращать у них не было причин, тем более, если кто-то за всё заплатил. «Так что замри, не суетись, и делай вид, что в отключке» — сказал голос, что был наихудшим, пусть и более рассудительным мной.

I felt as if I had slept for a year. But the smoke bothered me. I lay on my back and thought about it. After a long time I took a deep breath that hurt my lungs.

И чувствовал себя так, как будто проспал целый год. Но дым беспокоил меня. Я лежал на спине и думал о нем. Прошло довольно много времени, прежде чем я сделал глубокий вдох, от которого заболели легкие.

 

So I did.

Так я и поступил.

I yelled: “Fire!”

Я заорал:

— Пожар!

A nurse poked her head in the door about ten minutes later, and I was, of course, still sacking Z's. She went away.

Минут через десять в дверь просунула голову медсестра, а я при этом, конечно же, давил подушку и звучал «Хр-р». Она удалилась.

That made me laugh. I didn't know what was funny about it but I began to laugh. I lay there on the bed and laughed. I didn't like the sound of the laugh. It was the laugh of a nut.

Это меня рассмешило. Не знаю, что в этом было веселого, но я начал хохотать. Однако смех мне не понравился. Он звучал, как смех сумасшедшего.

By then, I'd reconstructed a bit of what had occurred.

К этому времени я восстановил лишь малую часть происшедшего.

But the smoke still hung motionless in the moving air. I took hold of the corner of a rough sheet and wiped the sweat off my face with the numb fingers

Но дым все еще неподвижно висел в воздухе. Я взял простыню за уголок и вытер пот со лба онемевшими пальцами. Сдурел. Совсем сошел с ума.

I had been in some sort of accident, I remembered vaguely. What had happened after that was still a blur; and as to what had happened before, I had no inkling whatsoever. But I had first been in a hospital and then brought to this place, I remembered. Why? I didn't know.

Это был несчастный случай, смутно припомнил я. С пока неясной причиной. То, что произошло потом, всё ещё оставалось размытым пятном. Как и всё то, что случилось раньше. Совсем без зацепок. Правда я вспомнил, что меня сначала поместили в обычную больницу, а уже затем сюда. Но почему? Этого я не знал.

Cotton flannel pajamas. The kind they have in the County Hospital . No front, not a stitch more than is essential. Coarse, rough material. The neck chafed my throat. My throat was still sore. I began to remember things. I reached up and felt the throat muscles. They were still sore. Just one Indian, pop. Okey, Hemingway. So you want to be a detective? Earn good money. Nine easy lessons. We provide badge. For fifty cents extra we send you a truss.

Фланелевая пижама. Как в больнице округа. На пижаме никаких деталей, ни одного лишнего стежка. Грубый материал, воротник натирает шею, которая еще болит. Я начал вспоминать. В горле пекло, словно там дюжина ссадин. «А, индеец! О'кей, Хемингуэй. Вы хотите стать детективом? Хорошо зарабатывать? Всего девять простых уроков! По окончании обеспечиваем значком», — я рассуждал. Значит, я еще не на том свете.

However, my legs felt pretty good. Good enough to hold me up, though I didn't know how much time had lapsed since their breaking — and I knew they'd been broken.

И, тем не менее, мои ноги чувствовали себя весьма неплохо. Достаточно хорошо, чтобы меня выдержать, хотя я понятия не имел сколько времени прошло с тех пор, как я их сломал. А в том, что они были сломаны, я и не сомневался.

I had feeling all over my body now, soreness in my head and throat and in my arm. I couldn't remember about the arm. I rolled up the sleeve of the cotton pajama thing and looked at it fuzzily. It was covered with pin pricks on the skin all the way from the elbow to the shoulder. Around each was a small discolored patch, about the size of a quarter.

Сейчас я уже чувствовал все свое тело. Голова раскалывалась, горло болело, рука ныла. Что приключилось с рукой, я не мог припомнить. Закатав рукав пижамы, я рассеянно посмотрел на руку. От локтя до плеча она была покрыта следами от уколов. Вокруг каждого укола красовалось маленькое бесцветное пятнышко с двадцатипятицентовую монету.

So I sat up. It took me a real effort, as my muscles were very tired. It was dark outside and a handful of stars were standing naked beyond the window. I winked back at them and threw my legs over the edge of the bed.

Затем я приподнялся. Для моих онемевших мышц это оказалось по-настоящему трудно. Снаружи было темно, а прямо надо мной за окном россыпью раскинулись нагие звёзды. Я подмигнул им в ответ и перебросил ноги через край постели.

I sat up on the bed and after a while I could reach the floor with my feet. They were bare and they had pins and needles in them. Notions counter on the left, madam. Extra large safety pins on the right. The feet began to feel the floor. I stood up. Too far up. I crouched over, breathing hard and held the side of the bed and a voice that seemed to come from under the bed said over and over again: “You've got the dt's . . . you've got the dt's . . . you've got the dt's.”

Я сел на кровати, осторожно опустил босые ноги и коснулся пола. Почувствовалось покалывание иголок и булавок. «Галантерея налево, мадам. Исключительно большие булавки направо». Ноги начали твердо чувствовать пол. Я встал. Но слишком резко. Ноги подкосились, и я, тяжело дыша, схватился за край кровати, а голос, исходивший откуда-то снизу, повторял одно и то же: «У тебя белая горячка… у тебя белая горячка… у тебя белая горячка».

I was dizzy, but after a while it subsided and I got up, gripping the rail at the head of the bed, and I took my first step.

Это оказалось ошеломляюще, но вслед за тем меня отпустило, и я встал, опершись на спинку изголовья кровати. Вот я и сделал свой первый шаг.

I started to walk, wobbling like a drunk.

Я сделал первые шаги. Мотало, как пьяного.

Okay. My legs held me.

Отлично. Мои ноги меня держали.

I reached it and put both my half‑numb hands down on it and hauled it up to my mouth, sweating as if I was lifting the end of the Golden Gate bridge.

Я дошел до столика и, положив бесчувственные руки на бутылку, поднес ее ко рту. При этом вспотел так, как будто поднял один конец моста «Золотые Ворота».

So, theoretically, I was in good enough shape to walk out.

Итак, теоретически я достаточно окреп, чтобы отсюда выбраться.

I took a long untidy drink. I put the bottle down again, with infinite care. I tried to lick underneath my chin.

Я пил долго с неаккуратной жадностью. Затем осторожно поставил бутылку на место и обтер ладонью подбородок.

 

 

I stood up and almost hit the opposite wall with my stomach. That made me lie down and breathe very gently for quite a long time. I was tingling all over now and sweating. I could feel little drops of sweat form on my forehead and then slide slowly and carefully down the side of my nose to the corner of my mouth. My tongue licked at them foolishly.

Я снова встал, но ноги не держали. И я ударился о противоположную стену. Это заставило, задыхаясь, снова лечь. Все тело зудело, и я исходил пóтом. Я чувствовал, как на лбу рождались капли пота, затем они медленно скользили по носу и попадали на губы. Мой язык глупо слизывал их.

I made it back to the bed, stretched out and thought. I was sweating and shaking. Visions of sugar plums, etc.

Я отступил обратно до моей кровати, растянувшись по ней и по мысли. Я весь взмок и меня трясло. И небо в звёздах-леденцах и так далее.

The whiskey had a funny taste. While I was realizing that it had a funny taste I saw a washbowl jammed into the corner of the wall. I made it. I just made it. I vomited. Dizzy Dean never threw anything harder.

У виски был необычный, очень терпкий вкус. Пока я осознал, что у виски странный вкус, я успел заметить умывальник, втиснутый в угол комнаты. Меня вырвало.

In the State of Denmark there was the odor of decay…

Сладок упадок в Датском королевстве…

Time passed – an agony of nausea and staggering and dazedness and clinging to the edge of the bowl and making animal sounds for help.

Время, однако, текло. Агония рвоты, шатание, полубессознательное состояние, висение на краю раковины и жалкие потуги издать крик о помощи остались в прошлом.

It had been an accident involving an auto, I recalled. One helluva one…

Мой несчастный случай произошёл в каком-то дорожно-транспортном происшествии — осенило меня. Так это была авария, чёртова авария...

It passed. I staggered back to the bed and lay down on my back again and lay there panting, watching the smoke. The smoke wasn't quite so clear. Not quite so real. Maybe it was just something back of my eyes. And then quite suddenly it wasn't there at all and the light from the porcelain ceiling fixture etched the room sharply.

Полегчало. Я доковылял до кровати и повалился на спину. И снова стал, тяжело дыша, рассматривать дым. Он теперь виделся каким‑то нереальным, неясным.

Может быть, его вовсе не было, а мне он только привиделся. В следующее мгновение дым внезапно исчез, и свет из белой полусферы резко выделил каждый предмет.

Then the door opened, letting in light, and through slits beneath my eyelashes I saw a nurse with a hypo in her hand.

Тут открылась дверь, внутрь проник свет, и из-под прикрытых ресниц я увидел медсестру со шприцем наизготовку.

The one yell was enough. Steps thumped rapidly outside the room and a key was jammed into a lock and the door swung open. A man jumped in sideways and shut the door after him. His right hand reached toward his hip.

Нового крика хватило, чтобы где-то снаружи раздались быстрые шаги. Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Человек впрыгнул в комнату и запер за собой дверь. Его правая рука потянулась к бедру.

She approached my bedside, a hippy broad with dark hair and big arms.

Она подступала к рубежу спинки моей кровати, сама похожая на солидный поршень: одинаково широкая и снизу и сверху, тёмноволосая, большерукая.

He was a short thick man in a white coat. His eyes had a queer look, black and flat. There were bulbs of gray skin at the outer corners of them.

Человек был мал ростом и неимоверно толст. Одет в белый халат. Глаза черные и какие-то плоские, с серыми выпуклостями вместо век. Странные глаза.

Just as she neared, I sat up.

Как только она ещё приблизилась, я приподнялся.

I turned my head on the hard pillow and yawned.

Я повернул голову на жесткой подушке и зевнул.

“Good evening,” I said.

— Добрый вечер, — сообщил я.

“Don't count that one, Jack. It slipped out,” I said.

— Не обращай внимания, парень. Вырвалось само, — миролюбиво сказал я.

“Why — good evening,” she replied.

— Да как… Добрый вечер, — отреагировала она.

 

 

“When do I check out?” I asked.

— Когда я могу выписаться, — поинтересовался я.

 

 

“I'll have to ask Doctor.”

— Я должна спросить у Доктора.

 

 

“Do so,” I said.

— Так спросите, — сказал я.

 

 

“Please roll up your sleeve.”

— Пожалуйста, закатайте рукав.

 

 

“No thanks.”

— Нет, спасибо.

 

 

“I have to give you an injection.”

— Я должна сделать вам укол.

 

 

“No you don't. I don't need it.”

— Нет, не сделаете. Мне это не нужно.

 

 

“I'm afraid that's for Doctor to say.”

— К сожалению, доктору виднее.

 

 

“Then send him around and let him say it. But in the meantime, I will not permit it.”

— Так приведите его, и пусть он сам мне это скажет. Но до тех пор никаких уколов я не позволю.

 

 

“I'm afraid I have my orders.”

— Боюсь, у меня уже есть все назначения врача, и его указания.

 

 

“So did Eichmann, and look what happened to him,” and I shook my head slowly.

— Также как и у Эйхмана, а посмотрите, что с ним в итоге стало, — я медленно покачал головой.

 

 

“Very well,” she said. “I'll have to report this…

— Очень хорошо, — произнесла она. — Об этом я должна ему доложить…

 

 

“Please do,” I said, “and while you're at it, tell him I've decided to check out in the morning.”

— Уж, пожалуйста, — ответил я, — и заодно, сообщите ему, что я решил выписаться этим утром.

 

 

“That's impossible. You can't even walk — and there were internal injuries…”

— Это не возможно. Вы не сможете и шагу ступить, а ещё у вас внутренние повреждения…

 

 

“We'll see,” said I. “Good night.”

— Посмотрим, — сказал я. — Доброй ночи.

 

 

She swished out of sight without answering.

Она безответно прошуршала, исчезая из поля зрения, как занавес.

“Better be just that,” he snarled.

He went out. The door shut. The lock clicked. The steps growled into nothing.

— Так-то будет лучше, — проворчал он и вышел.

Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Шаги затихли.

So I lay there and mulled. It seemed I was in some sort of private place — so somebody was footing the bill. Whom did I know? No visions of relatives appeared behind my eyes. Friends either. What did that leave? Enemies?

I thought a while.

Nothing.

Nobody to benefact me thus.

I'd gone over a cliff in my car, and into a lake, I suddenly remembered. And that was all I remembered.

I was…

I strained and began to sweat again.

А я снова прилёг и впал в раздумья. Выглядело всё так, как будто я находился в одной из частных клиник. А это значило, что кто-то за всё платит. Те, кого я знаю? Таковых не представилось. Ни близких, ни родных. Ни даже друзей. Кто же остался? Враги?

Я продолжал думать.

Ничего.

Никого, кто мог бы устроить мне подобное благодеяние.

Я слетел с обрыва, когда был в свой машине, и угодил в озеро, внезапно вспомнил я. И это было всё, что я помнил.

Я был…

Я замер и опять взмок.

I sat up again. There was a heavy wooden chair against the wall near the door. There was another door besides the door the man in the white coat had come in at. A closet door, probably. It might even have my clothes in it. The floor was covered with green and gray linoleum in squares. The walls were painted white. A clean room. The bed on which I sat was a narrow iron hospital bed, lower than they usually are, and there were thick leather straps with buckles attached to the sides, about where a man's wrists and ankles would be.

Я снова сел. Большой деревянный стул стоял у стены возле двери. Была еще одна дверь кроме той, через которую входил человек в белом халате. Дверь в кладовку, должно быть. И, может, там висят мои вещи. Линолеум, покрывающий пол, разделен на серые и зеленые квадраты. Стены покрашены в белый цвет. Чистая комната. Кровать обычная больничная койка, только немного пониже и с прикрепленными к ней широкими кожаными ремнями на местах запястий и лодыжек.

I didn't know who I was.

Я не знал, кем я был.

It was a swell room – to get out of.

Комната хороша. Но как из нее побыстрее убраться?

But to occupy myself, I sat up and stripped away all my bandages. I seemed all right underneath them, and it seemed the right thing to do. I broke the cast on my right leg, using a metal strut I'd removed from the head of the bed. I had a sudden feeling that I had to get out in a hurry, that there was something I had to do.

Только чтобы себя чем-то занять, я сел и снял все мои повязки. Под ними всё было в порядке, поэтому я понял, что поступил правильно. Я разломал гипс на моей правой ноге металлическим прутом, изъятым из спинки кровати у изголовья. И внезапно почувствовал, что должен поскорее отсюда убраться и сделать нечто важное.

The closet door was locked. The heavy chair was too heavy for me. It was meant to be. I stripped the sheets and pad off the bed and dragged the mattress to one side. There was a mesh spring underneath fastened top and bottom by coil springs of black enameled metal about nine inches long. I went to work on one of them. It was the hardest work I ever did. Ten minutes later I had two bleeding fingers and a loose spring. I swung it. It had a nice balance. It was heavy. It had a whip to it.

Дверь в кладовую была заперта. Стул был слишком тяжел для меня. Я снял простыни с кровати, сдвинул в сторону матрац. Под ним была соединительная рама с прицепленными к ней спиральными пружинами из черного металла дюймов по 9 длиной. Я начал работать с одной из них. Самая тяжелая работа в моей жизни! Через десять минут у меня были два окровавленных пальца и тяжелая, упругая отсоединенная пружина.

I tested my right leg. It was okay.

Я опробовал мою правую ногу. В норме.

I walked all through it. I couldn't be bothered.

Но я ходил.

I shattered the cast on my left leg, got up, went to the closet.

Я расковырял гипс на левой ноге, встал и направился к шкафу.

I stopped walking. I was ready to talk to somebody.

Я был готов к разговору с кем угодно.

No clothes there.

Одежды не было.

 

 

Then I heard the footsteps. I returned to my bed and covered over the broken casts and the discarded bandages.

Затем я услышал шаги. Я вернулся в свою кровать, спрятал осколки гипса и размотанные бинты.

Nothing doing. I'm walking. I'm tough. I'm getting out of here. I lay down on the bed again.

Ничего. Я спокоен. Я иду. Я крепок. Я ухожу отсюда». Но снова лег на кровать.

The door swung inward once again.

Дверь в очередной раз отворилась.

I drank some more water. I rested a little, sitting on the side of the bare springs. Then I went over to the door and put my mouth against the hinge side and yelled: “Fire! Fire! Fire!”

Я выпил воды, немного отдохнул, сидя на голых пружинах. Затем подошел к двери и заорал: — Пожар! Пожар! Пожар!

Then there was light all around me, and there was a beefy guy in a white jacket standing with his hand on the wall switch.

Затем вокруг вспыхнул свет, и взору предстал здоровенный детина в белом халате, уткнувшийся рукой в выключатель на стене.

It was a short wait and a pleasant one. He came running hard along the hallway outside and his key jammed viciously into the lock and twisted hard.

Было короткое и приятное ожидание. В коридоре послышались тяжелые быстрые шаги, ключ неистово воткнулся в замок и резко повернулся.

 

 

The door jumped open. I was flat against the wall on the opening side. He had the sap out this time, a nice little tool about five inches long, covered with woven brown leather. His eyes popped at the stripped bed and then began to swing around.

Дверь распахнулась. Я прижался к стене за открытой дверью. Дубинку на сей раз он держал в руке. Прекрасный маленький инструмент дюймов 5 в длину, покрытый коричневой кожей. Его глаза на мгновенье задержались на растрепанной кровати и начали шарить по сторонам.

“What's this I hear about you giving the nurse a hard time?” he asked, and there was no more feigning sleep.

— Это что я тут слышу, кто-то вздумал мешать работе медперсонала? — заявил он, и на этот раз было бесполезно притворяться спящим.

“Maybe you want some more strait‑jacket,” he sneered.

— Может быть, ты снова хочешь оказаться в смирительной рубашке? — прорычал он.

“I don't know,” I said. “What is it?”

— Не понимаю в чём дело? — сказал я.

“I'm fine, Jack. Just fine. Had a long nap. Dreamed a little, I guess. Where am I?”

— Все в порядке, парень. Я очень долго спал, сны видел. Где я?

That troubled him for a second or two, said the frown then, “It's time for your shot.”

Это озадачило его секунды на две, а затем он хмуро заявил: — Сейчас время вашего укола.

He stood there scowling, his right hand hovering towards his right hip. Greenish malignant face and flat black eyes and gray white skin and nose that seemed just a shell.

Он стоял, зло глядя на меня, его правая рука нависла над бедром. Зеленое злобное лицо, черные плоские глаза, кожа на руках в серых пятнах.

“Are you an M. D. ?” I asked.

— Так ты у нас доктор? — поинтересовался я.

 

 

“No, but I'm authorized to give you a shot.”

— Нет, но моей квалификация достаточно для того, чтобы прописать тебе укол.

“Where you belong.”

— Где надо.

“And I refuse it,“ I said, “as I've a legal right to do. What's it to you?”

— Я от него отказываюсь — сказал я, — и имею на это полное право. Дальше что?

“Seems like a nice place,” I said. “Nice people, nice atmosphere. I guess I'll have me a short nap again.”

— Похоже, приятное заведение, — сказал я. — Учтивые люди, хороший воздух. Я бы поспал еще немного.

“You'll have your shot,” he said, and he moved around to the left side of the bed. He had a hypo in one hand which had been out of sight till then.

— Свой укол ты получишь, — сказал он и двинулся налево вокруг кровати. В одной руке у него был шприц, который он до этого прятал.

I giggled and socked him. I laid the coil spring on the side of his head and he stumbled forward. I followed him down to his knees. I hit him twice more He made a moaning sound. I took the sap out of his limp hand. He whined.

Я захихикал — сумасшедший ведь — и ударил его. Пружина опустилась точно в голову, и он упал на колени. Для надежности я стукнул еще разок. Он застонал. Тогда я взял дубинку из его обмякшей руки. Он жалобно выл.

It was a very foul blow, about four inches below the belt buckle, I'd say, and it left him on his knees.

Это был совсем некрасивый тычок, скажу я вам, дюйма на четыре ниже пояса. И он поверг его на колени.

I used my knee on his face. It hurt my knee. He didn't tell me whether it hurt his face. While he was still groaning I knocked him cold with the sap.

Я ударил его коленом по лицу. Колену было больно. Он мне не сказал, было ли больно его лицу. Так как он еще выл, я ударил его дубинкой, и он затих.

“!” he said, after a time.

— ! — выдавил он, через какое-то время.

 

 

“Come within spitting distance again,” I said, “and see what happens.”

— Только подойди ближе, хоть на плевок — сказал я, — увидишь, что будет.

 

 

“We've got ways to deal with patients like you,” he gasped.

— Мы находим управу и на таких пациентов, — выдохнул он.

 

 

So I knew the time had come to act.

Итак, пришла пора действовать.

I patted his shoulder. I almost cried over him.

Я потрепал его по плечу, почти плача над ним.

“Where are my clothes?” I said.

— Где моя одежда? — сказал я.

 

 

“!” he repeated.

— ! — репризой повторил он.

 

 

“Then I guess I'll have to take yours. Give them to me.”

— Тогда, я думаю, мне придётся взять твою. Давай-ка её мне.

All my clothes, even my gun harness and gun, but no shells in the gun, hung in the closet. I dressed with fumbling fingers, yawning a great deal.

Вся моя одежда, даже кобура и пистолет, правда, без патронов, висели в кладовке. Я оделся, помогая себе непослушными пальцами и сильно зевая.

It became boring with the third repetition, so I threw the bedclothes over his head and clobbered him with the metal strut.

Назревал третий прогон уже изрядно надоевшего спектакля. Поэтому я набросил простыню ему на голову и огрел всё тем же металлическим прутом.

The man on the bed rested. I left him there and locked him in.

Человек на кровати лежал спокойно. Я оставил его, присмиревшего, и запер комнату.

Within two minutes, I'd say, I was garbed all in the color of Moby Dick and vanilla ice cream. Ugly.

Спустя пару минут я представлял собой нечто, целиком облачённое в цвета Моби Дика и ванильного мороженного. Отвратно.

 

 

I shoved him into the closet and looked out the lattice window. I saw the Old Moon with the New Moon in her arms, hovering above a row of poplars. The grass was silvery and sparkled. The night was bargaining weakly with the sun. Nothing to show, for me, where this place was located. I seemed to be on the third floor of the building though, and there was a cast square of light off to my left and low, seeming to indicate a first floor window with someone awake behind it.

Я затолкал его в шкаф для одежды и выглянул в зарешечённое окно. Увидел я Старую Луну с Молодым Месяцем на руках: они парили над грядой тополей. Искрилась серебристая трава. Уже изнемогшая ночь устало вела торг с рассветом. Совсем ничего из того, чтобы позволило мне понять, где я, и что это за место. Тем не менее, я определил, что нахожусь на четвёртом этаже здания. Квадрат света, выбивавшегося слева и ниже от меня, обозначил мне окно на втором этаже, где тоже кто-то не спал.

It was night. The world outside the windows was a black world. A glass porcelain bowl hung from the middle of the ceiling on three brass chains. There was light in it. It had little colored lumps around the edge, orange and blue alternately. I stared at them. I was tired of the smoke.

Была ночь. За окнами чернел необъятный мир. Белая полусфера светильника свисала на трех медных цепях в центре комнаты. Вдоль кромки светильника чередовались оранжевые и голубые выступы. Я уставился на них, одурев от дыма.

So I left the room and considered the hallway. Off to the left, it ended against a wall with a latticed window, and there were four more doors, two on either side. Probably they let upon more doors like my own. I went and looked out the window and saw more grounds, more trees, more night, nothing new. Turning, I headed in the other direction.

Тогда я покинул комнату и осмотрел коридор. Слева он заканчивался противоположной стеной с окном закрытым решеткой, и ещё здесь были четыре двери, по две с каждой стороны. Скорее всего, они вели в такие же палаты, как и моя. Я прошел дальше и выглянул в окно. Я увидел то же пространство внизу, ещё деревья, всю ту же ночь: ничего нового. Повернувшись, я направился в другом направлении.

Outside was a wide silent hallway with three closed doors. No sounds came from behind any of them. A wine‑colored carpet crept down the middle and was as silent as the rest of the house. At the end there was a jog in the hall and then another hall at right angles and the head of a big old‑fashioned staircase with white oak bannisters. It curved graciously down into the dim hall below. Two stained glass inner doors ended the lower hall. It was tessellated and thick rugs lay on it. A crack of light seeped past the edge of an almost closed door. But no sound at all.

Снаружи оказался широкий безмолвный коридор с тремя закрытыми дверями. Ни звука не доносилось из‑за них. Строго посередине коридора лежала бордовая дорожка до самого холла с большой старомодной лестницей, грациозным изгибом, ведущей в полутемный нижний холл, покрытый толстыми цветными коврами. Двустворчатая дверь из цветного стекла была выходом из нижнего холла. Никаких звуков.

Doors, doors, doors, no lights from under any of them, the only sounds my footsteps from the too big borrowed shoes.

Двери, двери, двери, ни из-под одной из них не выбивался свет, и только звуки моих шагов: шарканье позаимствованных туфель, которые оказались мне велики.

An old house, built as once they built them and don't build them any more. Standing probably on a quiet street with a rose arbor at the side and plenty of flowers in front. Gracious and cool and quiet in the bright California sun. And inside it who cares, but don't let them scream too loud.

Старый дом, такие сейчас уже не строят. Он, возможно, стоит на тихой улице, перед ним разбит цветник, а сбоку стоит беседка, увитая розами. Строгий и тихий дом под ярким калифорнийским солнцем. А что внутри, никого не касается, а уж кричать громко здесь просто не позволяют.

Laughing Boy's wristwatch told me it was five forty-four. The metal strut was inside my belt, under the white orderly jacket, and it rubbed against my hip bone as I walked. There was a ceiling fixture about every twenty feet, casting about forty watts of light.

Часы Комика, сменившего амплуа на роль убранного в шкаф скелета, подсказали мне, что было пять сорок четыре. Металлический прут, который я заткнул за пояс под белый больничный халат, при каждом шаге натирал мне бок. Где-то на каждые двадцать футов были размещены потолочные светильники, мерцающие ватт на сорок.

I had my foot out to go down the stairs when I heard a man cough. That jerked me around and I saw there was a half open door along the other hallway at the end. I tip‑toed along the runner. I waited, close to the partly open door, but not in it. A wedge of light lay at my feet on the carpet. The man coughed again. It was a deep cough, from a deep chest. It sounded peaceful and at ease. It was none of my business. My business was to get out of there. But any man whose door could be open in that house interested me. He would be a man of position, worth tipping your hat to. I sneaked a little into the wedge of light. A newspaper rustled.

Я уже было сделал первый шаг по лестнице, как раздался кашель. Он заставил меня быстро осмотреться, и я увидел в холле, слева от меня, приоткрытую дверь. Я на цыпочках подошел к ней и стал ждать. Свет падал мне на ноги. Человек снова кашлянул. Глубокий кашель звучал мирно и расслабленно. Это меня не касалось. Мне надо было выбраться отсюда. Но любой человек, чья дверь в этом доме была открыта, интересовал меня. Покашливал, наверное, человек уважаемый, перед которым надо снимать шляпу. Я немного продвинулся в полосу света, зашелестела газета.

I came to a stairway, off to the right, leading down. I took it. It was carpeted and quiet.

Я подошёл к лестничному пролёту, заворачивающему направо и ведущему вниз. Я последовал этим путём. Мягко и бесшумно.

I could see part of a room and it was furnished like a room, not like a cell. There was a dark bureau with a hat on it and some magazines. Windows with lace curtains, a good carpet.

Я видел часть комнаты. Обставлена она была именно как комната, а не камера. На темном комоде лежали журналы и шляпа. Окна с кружевными занавесками, хороший ковер.

The second floor looked like my own, rows of rooms, so I continued on.

Третий этаж выглядел также: ряды палат, поэтому я проследовал дальше.

A voice murmured behind the almost closed door. I waited for the answering voice. None. It was a telephone conversation. I went over close to the door and listened.

И здесь где-то рядом были люди: мужской голос бормотал за закрытой дверью. Я подождал ответного голоса. Его не было. Ага! Телефонный разговор. Я подошел поближе к двери и прислушался.

When I reached the first floor I turned right, looking for the door with light leaking out from beneath it.

Когда я добрался до второго этажа, я повернул направо, и стал искать подсвеченную снизу дверь.

It was a low voice, a mere murmur. Nothing carried that meant anything. There was finally a dry clicking sound. Silence continued inside the room after that.

Голос был очень тих, ничего нельзя было разобрать. Наконец, после сухого щелчка, наступила тишина.

I found it, way up near the end of the corridor, and I didn't bother to knock.

Я обнаружил её, пройдя почти до конца холла. Стучаться не стал.

This was the time to leave, to go far away. So I pushed the door open and stepped quietly in.

Пора было уходить подальше отсюда. Поэтому я распахнул дверь и быстро шагнул… в комнату.

The guy was sitting there in a garish bathrobe, at a big shiny desk, going over some sort of ledger. This was no ward room. He looked up at me with burning eyes all wide and lips swelling toward a yell they didn't reach, perhaps because of my determined expression. He stood, quickly.

Тип в цветастом халате заседал здесь за большим ярко освещённым столом, он разбирался в каких-то гроссбухах. Это была явно не палата. Он поднял на меня широко открытые в изумлении глаза, губы его раскрылись в застрявшем в них крике. Возможно, этому способствовал мой суровый вид. Он вскочил. Поспешно.

It was an office, not small, not large, with a neat professional look. A glass‑doored bookcase with heavy books inside. A first aid cabinet on the wall. A white enamel and glass sterilizing cabinet with a lot of hypodermic needles and syringes inside it being cooked. A wide flat desk with a blotter on it, a bronze paper cutter, a pen set, an appointment book, very little else, except the elbows of a man who sat brooding, with his face in his hands.

Это был кабинет. Не большой, не маленький, выглядевший очень профессионально. Книжный шкаф со стеклянными дверцами и толстыми книгами внутри. На стенке аптечка первой помощи. Грелся белый эмалированный стерилизатор со множеством игл и шприцев. Широкий стол с регистрационной книгой, бронзовым резаком для бумаги, письменным столом, книжкой назначений и еще несколькими мелкими вещицами, не считая локтей задумчиво сидящего человека, обхватившего голову руками.

I shut the door behind me, advanced, and said:

Я закрыл за собой дверь, двинулся на него, и произнёс:

 

 

“Good morning. You're in trouble.”

— Утро доброе. Ну, вы и вляпались.

 

 

People must always be curious as to trouble, because after the three seconds it took me to cross the room, his words were:

Люди всегда проявляют неслабый интерес к грозящим им неприятностям, поэтому после трёх секунд, которые позволили мне пересечь комнату, его слова были:

Between the spread yellow fingers I saw hair the color of wet brown sand, so smooth that it appeared to be painted on his skull. I took three more steps and his eyes must have looked beyond the desk and seen my shoes move. His head came up and he looked at me. Sunken colorless eyes in a parchment‑like face. He unclasped his hands and leaned back slowly and looked at me with no expression at all.

Пальцы зарылись в волосы цвета мокрого песка и такие гладкие, что казались нарисованными на лысине. Я сделал еще три шага. Его глаза, наверное, увидели, как движутся мои туфли. Он поднял голову и взглянул на меня. Глубоко посаженные бесцветные глаза на пергаментном лице. Он опустил руки на стол, отклонился назад и посмотрел на меня безо всякого выражения.

“What do you mean?”

— Что это значит?

 

 

“I mean,” I said, “that you're about to suffer a lawsuit for holding me incommunicado, and another one for malpractice, for your indiscriminate use of narcotics. I'm already suffering withdrawal symptoms and might do something violent…”

— Это значит, — сказал я, — что вы нарвались на мой иск о насильственном удержании, обвинение в других уголовно наказуемых деяниях, вроде использования наркотических средств без медицинских показаний. Кроме того, уже сейчас у меня синдром отмены, называемый ломкой, и в связи с этим я могу учинить здесь что-то очень жестокое…

 

 

He stood up.

Он встал.

 

 

“Get out of here,” he said.

— Убирайтесь отсюда, — произнёс он.

 

 

I saw a pack of cigarettes on his desk. I helped myself and said, “Sit down and shut up. We've got things to talk about.”

Я заметил пачку сигарет на его столе. Я угостился, и следом заявил:

— Сядь и заткнись. У нас есть о чём поговорить.

 

 

He sat down, but he didn't shut up:

Он сел, но не заткнулся:

He moved vaguely, his eyes still sunken and sad.

Человек немного пошевелился, глядя погрустневшими глазами.

“You're breaking several regulations,” he said.

— Вы нарушили сразу несколько норм и правил, — сказал он.

“But – “

— Но…

“So we'll let a court decide who's liable,” I replied. “I want my clothes and my personal effects. I'm checking out.”

— Тогда пусть суд это определит. — Мне нужна моя одежда и личные вещи. Я выписываюсь.

“But me no buts. I'll make a sop of you. I'll drown you in a butt of Maimsey wine. I wish I had a butt of Malmsey wine myself to drown in. Shakespeare. He knew his liquor too. Let's have a little of our medicine.” I reached for his glass and poured us a couple more. “Get on with it, Karloff.”

— Никаких «но». Я сделаю из вас мокрую курицу, утоплю в бочке мальвазии. Или предпочитаете другой сорт? Впрочем, я бы сам отказался утопиться в вине. Шекспир знал толк в выпивке. Давайте примем еще лекарства, — я взял его стакан и налил еще парочку порций. — Вперед, Карлофф!

“You're in no condition —”

— Вы ещё не в состоянии…

“You are suffering from narcotic poisoning,” he said coldly. “You very nearly died. I had to give you digitalis three times. You fought, you screamed, you had to be restrained.” His words were coming so fast they were leap‑frogging themselves. “If you leave my hospital in this condition, you will get into serious trouble.”

— У вас наркотическое отравление, — холодно сказал он. — Вы чуть не умерли. Я должен был три раза давать вам дигиталис. Вы дрались, вы кричали, вас надо было привязать, — его речь была такой быстрой, что, казалось, слова сами выскакивали изо рта. — Если вы покинете мою клинику в таком виде, у вас будут серьезные неприятности.

“Nobody asked you. Pony up this minute, or answer to the law.”

— Тебя не спросил. Выложишь мне всё сейчас или придётся ответить перед законом.

 

 

He reached toward a button on his desk, but I slapped his hand away.

Он потянулся к кнопке на столе, но я успел перехватить его руку.

Then he spread his hands with a sort of helpless but disapproving gesture and when they came to rest again, one of them was very close to the corner of the desk.

Затем его руки разошлись в беспомощном, но осуждающем жесте и одна из них была очень близка к краю стола.

“Now!” I repeated. “You should have pressed that when I came in. It's too late now.”

— Мои вещи! — повторил я. — Кнопку жать надо было, когда я входил. Теперь — поздно.

I took two steps more and showed him the blackjack. His index and second finger still moved towards the corner of the desk.

Я подошел еще на два шага и показал ему дубинку. Его указательный и безымянный пальцы продолжали двигаться к краю стола.

“Mr. Corey, you're being most difficult.”

— Мистер Кори, вы были в очень тяжёлом состоянии.

“The buzzer,” I said, “won't buy you anything tonight. I put your tough boy to sleep.”

— Звонок, — как можно убедительнее произнес я, — ничем вам не поможет. Я положил вашего крутого парня поспать.

Corey?

Кори?

 

 

“I didn't check me in here,” I said, “but I damn well have a right to check me out. And now's the time. So let's get about it.”

— Сам я сюда не ложился, — сказал я, — но, будь я проклят, выписаться имею полное право. А сейчас — самое время. Приступим.

“Shake it up and pour it,” I said. “Who put me in here, why and how? I'm in a wild mood tonight. I want to go dance in the foam. I hear the banshees calling. I haven't shot a man in a week. Speak out, Dr. Fell. Pluck the antique viol, let the soft music float.”

— Взболтайте и налейте еще, — посоветовал я. — Кто поместил меня сюда? Когда и зачем? Я очень зол сегодня. Я хочу танцевать в пене. Я слышу вопли привидений, предвещающих смерть. Я еще никого не застрелил за всю неделю. Говорите, говорите, доктор. Дерните струны древней скрипки, пусть польется нежная музыка.

“Obviously, you're in no condition to leave this institution,” he replied. “I cannot permit it I am going to call for someone to escort you back to your room and put you to bed.”

— Но очевидно ведь, вы ещё не в состоянии покинуть это заведение — ответил он. — Я вам не могу этого позволить и я собираюсь вызвать кого-нибудь сопроводить вас назад в вашу палату и уложить обратно в кровать.

His eyes got sleepy. “You have been a very sick man, air. A very sick man. I can't recommend your being up and about yet.”

Его глаза стали сонными.

— Вы очень больны, сэр. Очень, очень больны. Вам еще не стоило вставать.

“Don't try it,” I said, “or you'll find out what condition I'm in. Now, I've several questions. The first one's Who checked me in, and who's footing my bill at this place?”

— И не пытайся, — ответил я, — или увидишь, что я вполне в состоянии. А сейчас у меня есть несколько вопросов. Первый: кто меня сюда поместил, и второй: кто оплачивает моё пребывание.

I said: “The right hand.” I snapped the blackjack at it. It coiled into itself like a wounded snake.

— Правая рука! — потребовал я и слегка ударил по ней дубинкой. Она свернулась, как раненая змея.

“Very well,” he sighed, and his tiny, sandy mustaches sagged as low as they could.

— Хорошо, — он вздохнул, при и этом его рыжеватые усики до невозможности обвисли.

“Maybe you've got another buzzer under the carpet,” I said. “Maybe it rings in the Chief's office down at headquarters. Don't use it. Just for an hour I'm a very tough guy. Anybody comes in that door is walking into a coffin.”

— Может, на полу тоже есть кнопка? — спросил я. — Не стоит ее нажимать. Именно сейчас я безжалостен. Любой, кто войдет, выйдет уже в гробу.

He opened a drawer, put his hand inside, and I was wary.

Он открыл выдвижной ящик стола, протянул руку внутрь — но я был настороже.

“There is no buzzer under the carpet,” he said. His voice had the slightest possible foreign accent.

— На полу нет кнопки, — с едва заметным иностранным акцентом откликнулся хозяин кабинета.

I knocked it down before he had the safety catch off: a .32 automatic, very neat Colt. I snapped the catch myself when I retrieved it from the desk top; and I pointed it and said: “You will answer my questions. Obviously you consider me dangerous. You may be right.”

Я выбил его раньше, до того, как был снят предохранитель. Автоматический, 32-го калибра, ладный такой кольт. Затем я подобрал со столешницы свою добычу, щелкнул предохранителем, направил на него и сказал:

— Мне нужны ответы на мои вопросы. Очевидно, я показался тебе опасным. Что вполне может оказаться правдой.

I went around the desk grinning without there being anything to grin at. He had a gun in the drawer of course. They always have a gun in the drawer and they always get it too late, if they get it at all. I took it out. It was a .38 automatic, a standard model not as good as mine, but I could use its ammunition. There didn't seem to be any in the drawer. I started to break the magazine out of his.

Я обошел стол, улыбаясь, хотя веселиться не было повода. У него в ящике стола, конечно же, есть пистолет. У них всегда в столах есть пистолеты, но они ими пользуются слишком поздно, если вообще успевают до них добраться.

Я достал его. 38‑й автоматический, стандартная модель, похуже моего, но патроны подходили. В ящике я не нашел их, пришлось доставать из пистолета магазин.

He smiled weakly, lit a cigarette himself, which was a mistake, if he intended to indicate aplomb. His hands shook.

Он криво улыбнулся, зажег сигарету, что было его ошибкой, если он хотел показать свою уверенность. Руки его дрожали.

He reddened and grabbed for the whiskey and poured himself another drink and downed it fast. He drew a deep breath and shuddered. He didn't like the taste of liquor. Dopers never do.

Он покраснел, схватил бутылку виски, налил себе и быстро выпил. Глубоко вздохнул, и брезгливая дрожь передернула его. Вкус виски ему не понравился. Наркоманам не нравится спиртное.

“All right, Corey — if it will make you happy,” he said, “your sister checked you in.”

— Ну ладно, Кори, если это вас осчастливит, — сказал он, — то это ваша сестра поместила вас сюда.

“The police put you in here.”

— Вас сюда поместила полиция.

“?” thought I.

— ? — подумал я.

 

 

“Which sister?” I asked.

Затем спросил:

— Какая сестра?

“What police?”

— Какая полиция?

“Evelyn,” he said.

— Эвелин, — ответил он.

“The Bay City police naturally.” His restless yellow fingers twisted his glass. “This is Bay City .”

— Естественно, полиция Бэй Сити, — его беспокойные желтые пальцы вертели стакан. — Вы же в Бэй Сити.

No bells. So, “That's ridiculous. I haven't seen Evelyn in years,” I said. “She didn't even know I was in this part of the country.”

В голове у меня ничто не щелкнуло. Поэтому я сказал:

— Это нелепо. Я не видел Эвелин уже много лет.

И добавил:

— Она даже не знает, что я был в этих местах.

 

 

He shrugged.

Он пожал плечами:

That jarred him, a little. His yellowish face began to work.

Это его немного озадачило. Лоб наморщился. На желтоватом лице отразилась тяжелая умственная работа.

“Nevertheless.”

— И тем не менее.

 

 

“Where's she staying now? I want to call her,” I said.

— И где она сейчас? Я хочу ей позвонить, — сказал я.

“Oh. Did this police have a name?”

— О, а у полицейского было имя?

“I don't have her address handy.”

— У меня нет под рукой её адреса.

“A Sergeant Galbraith, I believe. Not a regular patrol car officer. He and another officer found you wandering outside the house in a dazed condition on Friday night. They brought you in because this place was close. I thought you were an addict who had taken an overdose. But perhaps I was wrong.”

— Сержант Галбрейт. Он иногда патрулирует. В пятницу вечером Галбрейт вместе с другим полицейским обнаружил вас на улице в полубессознательном состоянии. И привел вас сюда, потому что было недалеко. Я подумал, что вы — наркоман, принявший слишком большую дозу. Но, возможно, я ошибаюсь.

“Get it.”

— Поищи.

“Officers of the law can't do it.”

— Блюститель порядка не сможет этого сделать.

He rose, crossed to a filing cabinet, opened it, riffled, withdrew a card.

Он поднялся, подошёл к шкафу для документов, открыл его, пробежался по карточкам.

“Did you say you were a doctor – a medical doctor?”

— Вы сказали, что вы, доктор. Доктор-медик?

I studied it. Mrs. Evelyn Flaumel… The New York address was not familiar either, but I committed it to memory. As the card said, my first name was Carl. Good. More data.

— Так, вот он. Миссис Эвелин Флаумель…

Её адрес в Нью-Йорке тоже ничего мне не дал, но я его запомнил. Также в карточке было записано, что моё имя Карл. Так-так. Ещё сведения.

“Certainly. I am Dr. Sonderborg, as I told you.”

— Конечно. Я — доктор Зондерборг, как я уже сказал.

I stuck the gun in my belt beside the strut then, safety back on, of course.

Я засунул ствол за пояс рядом с прутом, разумеется, поставив на предохранитель.

“You don't scream and fight from narcotic poisoning. You just lie in a coma. Try again. And skim it. All I want is the cream. Who put me in your private funny house?”

— Вы не кричите и не деретесь, когда у вас наркотическое отравление, доктор. Вы просто лежите в коме. Проделайте еще и снимайте сливки, пожалуйста. Меня интересует только они. Кто притащил меня в ваше веселое заведение?

“Okay,” I told him. “Where are my clothes, and what're you going to pay me?”

— О'кей, — сказал я ему. — Где моя одежда, и сколько ты собираешься мне выложить?

“It's a good story. I couldn't prove it wrong. But why keep me here?”

— Хорошая история. Не подкопаешься. Но зачем держать меня здесь?

“Your clothes were destroyed in the accident,” he said, “and I must tell you that your legs were definitely broken — the left one in two places. Frankly, I can't see how you're managing to stay on your feet. It's only been two weeks —”

— Ваша одежда уничтожена при аварии, — сказал он. — И я должен вам сказать, что ваши ноги точно были сломаны. Левая даже в двух местах. Честно говоря, я не понимаю, как вы способны стоять на ногах. Прошло всего две недели…

“If you leave here,” he said sharply, “you will be arrested at once.”

— Если вы уйдете отсюда, — резко заявил он, — вас сразу же арестуют.

“I always heal fast,” I said. “Now, about the money…

— Вылечиваюсь я всегда быстро, — ответил я. — Перейдём лучше к деньгам…

I leaned back over the desk and breathed in his face. “Not just for going out of here, Karloff. Open that wall safe.”

Я встал, наклонился к его лицу и проговорил в него:

— Не за то, что я уйду отсюда, Карлофф, не за то. Откройте стенной сейф!

“What money?”

— Что за деньги?

He stood up in a smooth lunge, “This has gone quite far enough.”

Он быстро встал.

— Вы зашли слишком далеко.

“The out-of-court settlement for my malpractice complaint and the other one.”

— За внесудебное урегулирование обвинения в профессиональном злоупотреблении, незаконных действиях и тому подобное.

“You won't open it?”

— Вы не откроете его?

“Don't be ridiculous!”

— Не будьте нелепым!

 

 

“Who's being ridiculous? I'll settle for a thousand, cash, right now.”

— И кто из нас нелепый? Я-то как раз хочу уладить дело какой-то тысячей. Наличными. И прямо сейчас.

 

 

“I won't even discuss such a thing.”

— Я не буду даже обсуждать подобные вещи.

“I most certainly will not open it.”

— Скорее все

го, я не открою.

“Well, you'd better consider it — and win or lose, think about the name it will give this place if I manage enough pretrial publicity. I'll certainly get in touch with the AMA, the newspapers, the —”

— Тогда тебе лучше бы всё взвесить — все плюсы и минусы. И стоит задуматься о репутации, которой обзаведётся это место, если дойдёт до слушаний дела в суде.

Я непременно свяжусь с Американской медицинской ассоциацией, газетами…

“This is a gun I'm holding.”

— А я держу пистолет в руке.

“Blackmail,” he said, “and I'll have nothing to do with it.”

— Это вымогательство, — заявил он, — и я на него не поддамся.

He smiled, narrowly and bitterly.

Он улыбнулся, слабо и печально.

“Pay now, or pay later, after a court order,” I said. “I don't care. But it'll be cheaper this way.”

— Заплатишь сейчас или заплатишь потом, но уже по постановлению суда, — ответил я. Мне плевать. Но сейчас — дешевле будет.

“It's an awful big safe,” I said. “New too. This is a fine gun. You won't open it?”

— Ужасный большой сейф, — сказал я. — Новый, наверное. А это — прекрасный пистолет. Вы не откроете?

If he came across, I'd know my guesses were right and there was something crooked involved.

Если бы он стал юлить, то я бы и не понял, какие из моих догадок были верны. Всё в этом деле представлялось сложным и запутанным.

Nothing changed in his face.

Ничего не изменилось в его лице.

He glared at me, I don't know how long.

Он зло пялился на меня, и уж не знаю как долго.

“Damn it,” I said. “When you have a gun in your hand, people are supposed to do anything you tell them to. It doesn't work, does it?”

— Черт возьми, — сказал я. — Когда у тебя в руке пистолет, то люди делают все, что ты им скажешь. На этот раз не срабатывает, не так ли?

Finally, “I haven't got a thousand here,” he said.

Затем выдал:

— У меня нет здесь тысячи.

 

 

“Name a compromise figure,” I said.

— Предложи, сойдёмся, — ответил я.

 

 

After another pause, “It's larceny.”

Ещё одна заминка:

— Это грабёж.

 

 

“Not if it's cash-and-carry, Charlie. So, call it.”

— Нет, это заплатил и свободен, Чарли. Ну же, я жду.

 

 

“I might have five hundred in my safe.”

— Возможно, у меня есть около пяти сотен в сейфе.

 

 

“Get it.”

— Давай сюда.

 

 

He told me, after inspecting the contents of a small wall safe, there was four-thirty, and I didn't want to leave fingerprints on the safe just to check him out. So I accepted and stuffed the bills into my side pocket.

После инспекции содержимого маленького стенного сейфа он сообщил мне, что там было четыреста тридцать, а так как я не хотел оставлять отпечатков пальцев на сейфе, проверять я не стал. Итак, я согласился и засунул отступные в боковой карман.

 

 

“Now what's the nearest cab company that serves this place?”

— А теперь как там насчёт ближайшей отсюда службы такси, которая может прислать сюда машину?

 

 

He named it, and I checked in the phone book, which told me I was upstate.

Он назвал, и я проверил это в телефонной книге, подсказавшей мне, что я был где-то к северу от Нью-Йорка.

 

 

I made him dial it and call me a cab, because I didn't know the name of the place and didn't want him to know the condition of my memory. One of the bandages I had removed had been around my head.

Я заставил его позвонить и вызвать такси, потому что не знал названия этого места. А позволить ему узнать о состоянии моей памяти я не хотел: одной из повязок, от которых я избавился, была повязка вокруг головы.

The front doors were unlocked. There was a roofed porch. The garden hummed with flowers. There was a white picket fence and a gate. The house was on a corner. It was a cool, moist night, no moon.

Входная дверь была открыта, я вышел и оказался в цветнике, обнесенном белым частоколом, и прошел через ворота. Дом оказался угловым. Холодная, безлунная ночь приняла меня в свои влажные объятия.

While he was making the arrangement I heard him name the place: it was called Greenwood Private Hospital .

В ходе заказа такси я подслушал, как он назвал это место: это была «Частная клиника «Гринвуд».

 

 

I snubbed out my cigarette, picked up another, and removed perhaps two hundred pounds from my feet by resting in a brown upholstered chair beside his bookcase.

Я затушил свою сигарету, достал другую. Затем снял со своих ног груз примерно в две сотни фунтов, усевшись в коричневое кресло с мягкой обивкой рядом с его шкафом для книг.

 

 

“We wait here and you'll see me to the door,” I said.

— Мы подождём здесь, а потом ты проводишь меня до двери, — сказал я.

 

 

I never heard another word out of him.

Больше я ни слова от него не услышал.

 

 

Вернёмся к двум отрывкам из рецензий, процитированных в прошлом посте:

Corwin at the start of The Nine Princes in Amber reminds me on heroes of noir novel, he seems like a tough and resourceful kind of guy that, like a cat, always lands on his fit and lives to fight another day. The unique nature of the universe Zelazny created, the twisting plots, the engaging noir/fantasy characters and the sweeping scope are guaranteed to impress any fan of fantasy or Sci-Fi.

На этом месте мы вновь сделаем паузу, а в следующей раз порассуждаем уже в разделе статьи о конкретных схожих местах в текстах и как их сравнивать. Возможно, как и в каком стиле нужно переводить первую главу. Процитируем самого Желязны вне текста «Девяти принцев».

The commission and detection of crime, with the motives, actions, arraigment, judgement, and punishment of criminal, is one оf the great paradigms of narrative. Textualiized theft, assault, rape and murder begin with the earliest epics, and are central to Classical and much subsequent tragedy. The most important Classical detective is Oedipus, whose dual roles as investigator, and subsequently as revealed criminal, exemplify the blurring of the boundary between morality and immorality, or order anarchy, with which much subsequent crime fiction has been concerned. A similar trajectory may be ascribed to Hamlet, since Hamlet begin by investigating the murder of a king and ends by killing one, having been directly or indirectly responsible for at least four other deaths in the process; and the process is equally explicit in Middleton's The Revenger's Tragedy. Other late Elizabethan and Jacobean plays are notably obesessed both with horrific crime and with aspects of criminal psychology, and the same perion produced some of the earlies „true crime“ in ballads of murder, robbery, kidnap and piracy, and in the „cony-catching“ pamphlets which detailed criminal methods and language with as much facination as formal condemnation.

Словарная статья crime fiction (detective story) — Cuddon J.A. Penguin Dictionary of Literary Terms and Literary Theory

Я уже давно хотел открыть или скорее продолжить серию заметок про перевод романа Роджера Желязны «Девять принцев в Янтаре», также известного под названием «Девять принцев Амбера», уже набросал несколько черновиков. Но всё было не досуг, да и не мог я никак решить, а с чего же, собственно, начать. У текста неожиданно для меня оказалось довольно много мелочей, которые, складываясь вместе, уже начали проходить по разряду деталей.

Но вот не так давно у меня случилась ещё одна небольшая находка, о котором я даже сообщил на фантлабовском форуме по творчеству Желязны. Так что повод и тема для первой заметки явно есть. Начнём с неё и попробуем рассказать что-нибудь интересное.

Итак, господа любители «Хроник», кто хочет испытать довольно необычные ощущения, скажем так «обратного дежа вю» — открываем роман Раймонда Чандлера (Raymond Chandler) «Прощай, моя красотка» (Farewell, My Lovely, 1940) — вторую часть из серии «частный детектив Филип Марлоу» (private detective Philip Marlowe) — и прочитываем главы с 25-ой по 27-ю (перевод для наших целей тоже вполне сойдёт).

Здесь важно отметить, что на этом месте можно сделать паузу и действительно пойти читать роман. Это будет интересно, не только для отъявленных фанатов, но и просто читателей.

А для нетерпеливых (или для тех, кто не любит детективы в прямом и переносном смысле) начинаю свой рассказ. Итак, у нас есть классический крутой детектив (hard boiled detective) от классика жанра Раймонда Чандлера с соответствующей стилистикой, языком персонажей и теперь уже стандартными атрибутами: частный детектив-одиночка, драгоценность, роковая красотка, безнадёжная борьба, похищение и удерживание, побег и прочее интересное.

И есть по-литературному игровой (IMHO, так вначале просто этакий озорной постмодерн) фэнтезийный роман «Девять принцев в Янтаре» (который я буду по-привычке также именовать «Девять принцев Амбера») от известного своей «аллюзорностью» Желязны (вспомним хотя бы «Путешествие на Запад» в «Порождениях Света и Тьмы»). Что между ними общего (с вводным словом: казалось бы)?

А то, что книга Желязны похожа на «Прощай, моя красотка» не только стилистически (как на другие «крутые детективы»), но ещё и сюжетно или микросюжетно. Мне и раньше начало романа напоминало эпизоды из старых «нуаровских» фильмов, когда героя вырубают и куда-то отвозят для допроса, но теперь-то я могу сказать совершенно конкретно.

Да и в кое-каких англоязычных рецензиях, когда я наконец до них добрался, нет-нет да попадались реплики вроде:

Corwin at the start of The Nine Princes in Amber reminds me on heroes of noir novel, he seems like a tough and resourceful kind of guy that, like a cat, always lands on his fit and lives to fight another day. The unique nature of the universe Zelazny created, the twisting plots, the engaging noir/fantasy characters and the sweeping scope are guaranteed to impress any fan of fantasy or Sci-Fi.

Если сравнить последовательность событий в локальных эпизодах, внутри сюжетного поворота, то сходство очевидно и составляет где-то 6-7 из 10-ти. У нас есть и частный госпиталь, и переколотый наркотиками главный герой, и вырубленный им в ходе побега медбрат, и деталь от кровати в качестве оружия, и доктор в кабинете, и сигнальная кнопка, и кольт в ящике стола (немного отличающийся калибром), а главное, как это всё увязано. То бишь, локация, окружение и последовательность событий внутри микроэпизода.

Так что я сейчас постараюсь показать это наглядно, ну а пока заношу в свой текст перевода ещё одну сноску следующего содержания:

Вся первая глава романа представляет собой достаточно подробно воссозданный — как событийно, так и стилистически — эпизод из романа Раймонда Чандлера „Farewell, My Lovely“ (русский перевод А. Михайлова, что мне попался «Прощай, моя красотка»), который составил в нём главы с 25 по 27.

Но сегодняшняя заметка в блоге будет у меня в качестве вводной, поэтому она будет наглядной, то есть облегчённой: мы посмотрим пока не на сам роман Чандлера в связке к стилистике самого начала «Хроник Амбера», а на его экранизацию. Что вполне оправданно, учитывая что вопрос о жанре и стиле в этом случае разбивается на два определяющих момента: крутой детектив (Hardboiled, hard-boiled detective, hard-boiled fiction) и нуар. Причём первое определение скорее жанровое, а второе стилистическое (нуар в кино, нуар в литературе). Не буду на это останавливаться, а отсылаю вас к указанным выше статьям в Википедии (лучше читайте в английской).

У нас ещё будет отдельная возможность потом поговорить о текстах и подробно сравнить «Девять принцев» и «Прощай, красотка» в следующем посте в блоге, плюс иллюстративный материал.

Итак, у романа есть две экранизации: одноимённый фильм 1975 года: его смотреть примерно с середины, на 50-й минуте (заодно посмОтрите на Сталлоне в эпизоде), и оригинальный 1945 года — дата релиза 9 декабря 1944 — («Murder, My Sweet», который перевели у нас как «Это убийство, моя милочка»).

Нас будет интересовать экранизация 1945-го года, потому что она ближе к тексту и атмосфере романа, а также потому что она вышла и даже стала классикой ещё до написания Желязны «Девяти принцев» (кроме того, Википедия подсказывает, что на основе фильма выходила радиопостановка). Да и критика считает этот фильм едва ли не идеальной экранизацией Чандлера, а также одним из фильмов, определивших и определяющих жанр.

Murder, My Sweet remains the purest version of Chandler on film, even if it all seems far too familiar now

Судя по постерам, кое-где (возможно, в Англии) картина прокатывалась и под одноимённым роману названием „Farewell, My Lovely“.

Для краткости перевод романа Чандлера будем именовать дальше «Прощай, красотка», а выделенный выше фильм, «Убийство, моя милочка», тем более что под этим названием переводы и локализации также выходили.

Вот эта экранизация и стала предметом этой заметки в блоге. Потому как тема со сравнением даже небольшого эпизода из классической экранизации, книги Чандлера и романа Желязны слишком большая не сколько по объёму, сколько по контенту, так что делать это мы будем в три этапа с последующим сведением в одну статью.

А теперь давайте начнём с самого наглядного из всего этого, с названного фильма. Далее я привожу из него отдельные кадры соответствующего эпизода, то есть с 46-й минуты по 59-ю. В книге Чандлера это заняло неполных три главы.

Режиссер: Эдвард Дмитрык / Edward Dmytryk
В ролях: Дик Пауэлл, Клер Тревор, Энн Ширли, Отто Крюгер, Майк Мазурки, Майлз Мандер, Дуглас Уолтон, Дональд Дуглас, Ральф Хэролд, Эстер Ховард

Итак, эпизод из фильма «Убийство, моя дорогая»/«Убийство, моя милочка» — „Murder, My Sweet“ в качестве первого наглядного примера для распознавания истоков первой главы «Девяти принцев Амбера» Роджера Желязны.

Эпизоды смены декораций без реплик и закадрового текста я слепил вместе. В остальном все кадры откомментированы репликами из фильма (как в советских диафильмах). Перевод «авторский (одноголосый закадровый)» Сергея Кузнецова (название у него переведено как «Убийство, моя дорогая»). Обратите внимание на освещение и тени во всех кадрах.

Действие эпизода происходит после допроса Марлоу с применением наркотиков/психотропных веществ, которые были в ходу в первой половине 20-го века.

Как видите, я довёл последовательность кадров чуть дальше чем в рассматриваемом микросюжете — до смены локации. И в этой последовательности уже заметны расхождения с «Девятью принцами». Хотя в романе Желязны перемещение Корвина также происходит отчасти на такси и также в другой дом. Только вместо дома Энн герой попадает в особняк свой сестры Эвелины (Флоры).

В общем, лично мне это всё было интересно. Не только фильм, но и сравнение текстов и языка, которыми они были написаны. Особенно приятно сознавать, что не зря я столько мучился с первой фразой.

Следующая заметка в блоге будет сравнением текстов соответствующих эпизодов «Девяти принцев Амбера» и «Прощай, красотка» (текст оригиналов и переводов на русский язык), а затем я постараюсь свести всё в единую большую статью с таблицами, пояснениями и иллюстрациями из фильма, чуть подсократив и оставив там всё самое необходимое.

Тем более, что такая большая статья, объединяющая уже как два текста, так и кадры из фильма, с последующим сведением в общую таблицу пригодится мне и для правки текста перевода. Назовём её, скажем: «Корвин в „Девяти принцах“ как Марлоу 2.0 — „Прощай, моя красотка“, или янтарь в роли нефрита».

Ну и напоследок, ещё несколько постеров исследуемого фильма, а также кадров в хорошем разрешении для атмосферности.

Да, ссылка на IMDB. Надо будет ещё собраться с силами, да выложить на YouTube этот 12-13-ти минутный фрагмент из фильма.

На этом пока всё. В следующем посте по теме будем разбирать и сравнивать уже сами тексты. Ну и попробуем начать размышлять: как же, каким языком, надо переводить «Хроники». Тут, наверное, такие же непонятки как и с тем, как правильно перевести название первого романа Раймонда Чандлера „The Big Sleep“ («Глубокий сон», «Вечный сон», «Великий сон», «Большая спячка»?). Ну и раз уж мы упомянули эту книжку, и коль скоро речь у нас была про оммажи и лит-экивоки передаём заодно привет «Седой оловянной печали» Глена Кука. На сегодня всё.

Обновлено 30-11-2016

В связи с дальнейшим разбором предмета этого поста в блоге в чём-то случайно, а в чём-то закономерно добрался я до одной из забавных (и интересных) книг советского периода про забугорье «Зарубежный кинодетектив» (1975) за авторством Янины Карловны Маркулан. Книга эта оказалась как нельзя кстати хотя бы потому, что в ней подробно и с пересказом (как это и было со многими не допущенными в советскую реальность фильмами и книгами) разбирается эта экранизация Чандлера. Как «капиталистический общественный порядок», так и кинематографические приёмы (термин «чёрный фильм» без всяких вам терминологических калек также упоминается). Осторожно — советская картина мира и подробный пересказ сюжета.

Соответственно, содержимое этой добавки к блогу убрано в цитату и под спойлер. Как всегда с советскими филологами и идеологами присутствует трогательная (и по нынешним временам заставляющая себя уважать) основательность. В общем, ещё один в меру культурологический (вернее искусствоведческий) взгляд на нуар и hard-boiled (так и написано) на обозначенный фильм, который не найдёшь ни в каких википедиях. В тексте приведёно название «Прощай, любимая» (1944), что есть вариант перевода названия романа Чандлера — ещё один аргумент в пользу версии о прокате ленты под двумя названиями.

Я уже давно хотел открыть или скорее продолжить серию заметок про перевод романа Роджера Желязны «Девять принцев в Янтаре», также известного под названием «Девять принцев Амбера», уже набросал несколько черновиков. Но всё было не досуг, да и не мог я никак решить, а с чего же, собственно, начать. У текста неожиданно для меня оказалось довольно много мелочей, которые, складываясь вместе, уже начали проходить по разряду деталей.

Но вот не так давно у меня случилась ещё одна небольшая находка, о котором я даже сообщил на фантлабовском форуме по творчеству Желязны. Так что повод и тема для первой заметки явно есть. Начнём с неё и попробуем рассказать что-нибудь интересное.

Итак, господа любители «Хроник», кто хочет испытать довольно необычные ощущения, скажем так «обратного дежа вю» — открываем роман Раймонда Чандлера (Raymond Chandler) «Прощай, моя красотка» (Farewell, My Lovely, 1940) — вторую часть из серии «частный детектив Филип Марлоу» (private detective Philip Marlowe) — и прочитываем главы с 25-ой по 27-ю (перевод для наших целей тоже вполне сойдёт).

Здесь важно отметить, что на этом месте можно сделать паузу и действительно пойти читать роман. Это будет интересно, не только для отъявленных фанатов, но и просто читателей.

А для нетерпеливых (или для тех, кто не любит детективы в прямом и переносном смысле) начинаю свой рассказ. Итак, у нас есть классический крутой детектив (hard boiled detective) от классика жанра Раймонда Чандлера с соответствующей стилистикой, языком персонажей и теперь уже стандартными атрибутами: частный детектив-одиночка, драгоценность, роковая красотка, безнадёжная борьба, похищение и удерживание, побег и прочее интересное.

И есть по-литературному игровой (IMHO, так вначале просто этакий озорной постмодерн) фэнтезийный роман «Девять принцев в Янтаре» (который я буду по-привычке также именовать «Девять принцев Амбера») от известного своей «аллюзорностью» Желязны (вспомним хотя бы «Путешествие на Запад» в «Порождениях Света и Тьмы»). Что между ними общего (с вводным словом: казалось бы)?

А то, что книга Желязны похожа на «Прощай, моя красотка» не только стилистически (как на другие «крутые детективы»), но ещё и сюжетно или микросюжетно. Мне и раньше начало романа напоминало эпизоды из старых «нуаровских» фильмов, когда героя вырубают и куда-то отвозят для допроса, но теперь-то я могу сказать совершенно конкретно.

Да и в кое-каких англоязычных рецензиях, когда я наконец до них добрался, нет-нет да попадались реплики вроде:

Corwin at the start of The Nine Princes in Amber reminds me on heroes of noir novel, he seems like a tough and resourceful kind of guy that, like a cat, always lands on his fit and lives to fight another day. The unique nature of the universe Zelazny created, the twisting plots, the engaging noir/fantasy characters and the sweeping scope are guaranteed to impress any fan of fantasy or Sci-Fi.

Если сравнить последовательность событий в локальных эпизодах, внутри сюжетного поворота, то сходство очевидно и составляет где-то 7 из 10-ти. У нас есть и частный госпиталь, и переколотый наркотиками главный герой, и вырубленный им в ходе побега медбрат, и деталь от кровати в качестве оружия, и доктор в кабинете, и сигнальная кнопка, и кольт в ящике стола (немного отличающийся калибром), а главное, как это всё увязано. То бишь, локация, окружение и последовательность событий внутри микроэпизода.

Так что я сейчас постараюсь показать это наглядно, ну а пока заношу в свой текст перевода ещё одну сноску следующего содержания:

Вся первая глава романа представляет собой достаточно подробно воссозданный — как событийно, так и стилистически — эпизод из романа Раймонда Чандлера „Farewell, My Lovely“ (русский перевод А. Михайлова, что мне попался «Прощай, моя красотка»), который составил в нём главы с 25 по 27.

Но сегодняшняя заметка в блоге будет у меня в качестве вводной, поэтому она будет наглядной, то есть облегчённой: мы посмотрим пока не на сам роман Чандлера в связке к стилистике самого начала «Хроник Амбера», а на его экранизацию. Что вполне оправданно, учитывая что вопрос о жанре и стиле в этом случае разбивается на два определяющих момента: крутой детектив (Hardboiled, hard-boiled detective, hard-boiled fiction) и нуар. Причём первое определение скорее жанровое, а второе стилистическое (нуар в кино, нуар в литературе). Не буду на это останавливаться, а отсылаю вас к указанным выше статьям в Википедии (лучше читайте в английской).

У нас ещё будет отдельная возможность потом поговорить о текстах и подробно сравнить «Девять принцев» и «Прощай, красотка» в следующем посте в блоге, плюс иллюстративный материал.

Итак, у романа есть две экранизации: одноимённый фильм 1975 года: его смотреть примерно с середины, на 50-й минуте (заодно посмОтрите на Сталлоне в эпизоде), и оригинальный 1945 года — дата релиза 9 декабря 1944 — («Murder, My Sweet», который перевели у нас как «Это убийство, моя милочка»).

Нас будет интересовать экранизация 1945-го года, потому что она ближе к тексту и атмосфере романа, а также потому что она вышла и даже стала классикой ещё до написания Желязны «Девяти принцев» (кроме того, Википедия подсказывает, что на основе фильма выходила радиопостановка). Да и критика считает этот фильм едва ли не идеальной экранизацией Чандлера, а также одним из фильмов, определивших и определяющих жанр.

Murder, My Sweet remains the purest version of Chandler on film, even if it all seems far too familiar now

Судя по постерам, кое-где (возможно, в Англии) картина прокатывалась и под одноимённым роману названием „Farewell, My Lovely“.

Для краткости перевод романа Чандлера будем именовать дальше «Прощай, красотка», а выделенный выше фильм, «Убийство, моя милочка», тем более что под этим названием переводы и локализации также выходили.

Вот эта экранизация и стала предметом этой заметки в блоге. Потому как тема со сравнением даже небольшого эпизода из классической экранизации, книги Чандлера и романа Желязны слишком большая не сколько по объёму, сколько по контенту, так что делать это мы будем в три этапа с последующим сведением в одну статью.

А теперь давайте начнём с самого наглядного из всего этого, с названного фильма. Далее я привожу из него отдельные кадры соответствующего эпизода, то есть с 46-й минуты по 59-ю. В книге Чандлера это заняло неполных три главы.

Режиссер: Эдвард Дмитрык / Edward Dmytryk
В ролях: Дик Пауэлл, Клер Тревор, Энн Ширли, Отто Крюгер, Майк Мазурки, Майлз Мандер, Дуглас Уолтон, Дональд Дуглас, Ральф Хэролд, Эстер Ховард

Итак, эпизод из фильма «Убийство, моя дорогая»/«Убийство, моя милочка» — „Murder, My Sweet“ в качестве первого наглядного примера для распознавания истоков первой главы «Девяти принцев Амбера» Роджера Желязны.

Эпизоды смены декораций без реплик и закадрового текста я слепил вместе. В остальном все кадры откомментированы репликами из фильма (как в советских диафильмах). Перевод «авторский (одноголосый закадровый)» Сергея Кузнецова (название у него переведено как «Убийство, моя дорогая»). Обратите внимание на освещение и тени во всех кадрах.

Действие эпизода происходит после допроса Марлоу с применением наркотиков/психотропных веществ, которые были в ходу в первой половине 20-го века.

Как видите, я довёл последовательность кадров, чуть дальше — до смены локации. И в этой последовательности уже заметны расхождения с «Девятью принцами». Хотя в романе Желязны перемещение Корвина также происходит отчасти на такси и также в другой дом. Только вместо дома Энн герой попадает в особняк свой сестры Эвелины (Флоры).

В общем, лично мне это всё было интересно. Не только фильм, но и сравнение текстов и языка, которыми они были написаны. Особенно приятно сознавать, что не зря я столько мучился с первой фразой.

Следующая заметка в блоге будет сравнением текстов соответствующих эпизодов «Девяти принцев Амбера» и «Прощай, красотка» (текст оригиналов и переводов на русский язык), а затем я постараюсь свести всё в единую большую статью с таблицами, пояснениями и иллюстрациями из фильма, чуть подсократив и оставив там всё самое необходимое.

Тем более, что такая большая статья, объединяющая уже как два текста, так и кадры из фильма, с последующим сведением в общую таблицу пригодится мне и для правки текста перевода. Назовём её, скажем: «Корвин в „Девяти принцах“ как Марлоу 2.0 — „Прощай, моя красотка“, или янтарь в роли нефрита».

Ну и напоследок, ещё несколько постеров исследуемого фильма, а также кадров в хорошем разрешении для атмосферности.

Надо будет ещё собраться с силами, да выложить на YouTube этот 12-13-ти минутный фрагмент из фильма.

На этом пока всё. В следующем посте по теме будем разбирать и сравнивать уже сами тексты. Ну и попробуем начать размышлять: как же, каким языком, надо переводить «Хроники». Тут, наверное, такие же непонятки как и с тем, как правильно перевести название первого романа Раймонда Чандлера „The Big Sleep“ («Глубокий сон», «Вечный сон», «Великий сон», «Большая спячка»?). Ну и раз уж мы упомянули эту книжку, и коль скоро речь у нас была про оммажи и лит-экивоки передаём заодно привет «Седой оловянной печали» Глена Кука. На сегодня всё.

Я бы не стал заморачиваться комментарием такой новостью на грани фейка, если бы не два обстоятельства:

1. Любое обсуждение «Хроник Амбера» в рунете рано или поздно заканчивается обсуждением экранизации, а главное, кто в этой экранизации кого из принцев и принцесс будет играть. Всяческие душки Киану Ривзы, околобондные Тимоти Далтон, Пирс Броснан и пр. и пр. составляют затухающее в своих фантазиях и грёзах обсуждения.

2. Новости об экранизации каких-либо более-менее популярных книжек регулярно проносятся как по голливудскому так и по сериальному миру штатов. И связано это с передачей прав на экранизацию. То есть у кого-то они кончаются и кто-то новенький их приобретает. Счастливый новый обладатель этих прав громогласно об этом объявляет в разных формах, чаще всего в ключе того что неплохо бы нам под это дать бабла. В случае «Хроник Амбера» желающих обычно не находится.

Так что рано радоваться либо причитать — кина с очень большой вероятностью так и не будет.

Вот прошлогодняя экранизация романа Сюзанны Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» даже в момент объявления два-три года назад и даже по отрывочным новостным материалам производила впечатления вполне реальной, что в итоге и получилось.

А вот по «Хроникам Амбера» новость по сериальной экранизации вроде бы и реальна, но в контексте это тот самый фейк.

Оригинал (hollywoodreporter.com) сообщения такой:

Roger Zelazny's book series has been credited as one of the main inspirations for 'Game of Thrones.'

The Walking Dead creator is looking to find TV's next Game of Thrones.

Robert Kirkman and his Skybound Entertainment banner partner Dave Alpert are adapting beloved science fiction/fantasy franchise Chronicles of Amber for television, THR has learned.

Kirkman and Alpert are teaming with Vincent Newman Entertainment (We're the Millers) to develop author Roger Zelazny's book series for television. A search is underway for a writer to adapt the book series that has sold more than 15 million copies globally before the project is taken out into the marketplace. Chronicles of Amber has been credited as one of the main inspirations for George R.R. Martin's Game of Thrones. Kirkman and Alpert will exec produce alongside Newman, with the goal to take out the project to cable, streaming and premium cable networks.

First published in 1970, Chronicles revolves around Corwin, who awakens on Earth with no memory but soon finds he is a prince of a royal family that has the ability to travel through different dimensions of reality (called “shadows”) and rules over the one true world/dimension known as Amber. The 10-book series is broken into two arcs — The Corwin Cycle and The Merlin Cycle.

"Chronicles of Amber is one of my favorite book series of all time, and one of my main inspirations for working in film and television,” Skybound CEO Alpert said. "Getting to produce this project is the fulfillment of a lifelong dream. I can’t wait to share this amazing story with a new generation of fans.”

Added EP Newman: "The greatness of the Amber universe is attested to by its millions of fans across the globe as well as its influence on so many other literary works. I can’t think of better partners in David and Robert with which to bring the Amber novels to television and other platforms."

Author Zelazny, who died in 1995, is one of three important friends listed on Martin's personal website. In a memoriam piece, Martin called the author a "storyteller without peer" who created "worlds as colorful and exotic and memorable as any our genre has ever seen."

Chronicles of Amber marks Skybound's latest TV foray. It joins AMC's The Walking Dead and Fear the Walking Dead as well as Cinemax's Outcast. The company is also prepping Five Year, Mastermind and docuseries Heroes and Villains: The History of Comics for AMC.

Chronicles of Amber comes as Game of Thrones continues to be the gold standard for genre series. HBO's Emmy-winning drama led the pack of nominations for the third year in a row, with multiple networks looking for a slice of the fantasy pie. Starz has found success with Outlander, while MTV renewed The Shannara Chronicles for a second season, among others.

Надо будет потом ещё раз внимательно перевести и здесь процитировать.

Я бы не стал заморачиваться комментарием такой новостью на грани фейка, если бы не два обстоятельства:

1. Любое обсуждение «Хроник Амбера» в рунете рано или поздно заканчивается обсуждением экранизации, а главное, кто в этой экранизации кого из принцев и принцесс будет играть. Всяческие душки Киану Ривзы, околобондные Тимоти Далтон, Пирс Броснан и пр. и пр. составляют затухающее в своих фантазиях и грёзах обсуждения.

2. Новости об экранизации каких-либо более-менее популярных книжек регулярно проносятся как по голливудскому так и по сериальному миру штатов. И связано это с передачей прав на экранизацию. То есть у кого-то они кончаются и кто-то новенький их приобретает. Счастливый новый обладатель этих прав громогласно об этом объявляет в разных формах, чаще всего в ключе того что неплохо бы нам под это дать бабла. В случае «Хроник Амбера» желающих обычно не находится.

Так что рано радоваться либо причитать — кина с очень большой вероятностью так и не будет.

Вот прошлогодняя экранизация романа Сюзанны Кларк «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» даже в момент объявления два-три года назад и даже по отрывочным новостным материалам производила впечатления вполне реальной, что в итоге и получилось.

А вот по «Хроникам Амбера» новость по сериальной экранизации вроде бы и реальна, но в контексте это тот самый фейк.

Оригинал (hollywoodreporter.com) сообщения такой:

Roger Zelazny's book series has been credited as one of the main inspirations for 'Game of Thrones.'

The Walking Dead creator is looking to find TV's next Game of Thrones.

Robert Kirkman and his Skybound Entertainment banner partner Dave Alpert are adapting beloved science fiction/fantasy franchise Chronicles of Amber for television, THR has learned.

Kirkman and Alpert are teaming with Vincent Newman Entertainment (We're the Millers) to develop author Roger Zelazny's book series for television. A search is underway for a writer to adapt the book series that has sold more than 15 million copies globally before the project is taken out into the marketplace. Chronicles of Amber has been credited as one of the main inspirations for George R.R. Martin's Game of Thrones. Kirkman and Alpert will exec produce alongside Newman, with the goal to take out the project to cable, streaming and premium cable networks.

First published in 1970, Chronicles revolves around Corwin, who awakens on Earth with no memory but soon finds he is a prince of a royal family that has the ability to travel through different dimensions of reality (called “shadows”) and rules over the one true world/dimension known as Amber. The 10-book series is broken into two arcs — The Corwin Cycle and The Merlin Cycle.

"Chronicles of Amber is one of my favorite book series of all time, and one of my main inspirations for working in film and television,” Skybound CEO Alpert said. "Getting to produce this project is the fulfillment of a lifelong dream. I can’t wait to share this amazing story with a new generation of fans.”

Added EP Newman: "The greatness of the Amber universe is attested to by its millions of fans across the globe as well as its influence on so many other literary works. I can’t think of better partners in David and Robert with which to bring the Amber novels to television and other platforms."

Author Zelazny, who died in 1995, is one of three important friends listed on Martin's personal website. In a memoriam piece, Martin called the author a "storyteller without peer" who created "worlds as colorful and exotic and memorable as any our genre has ever seen."

Chronicles of Amber marks Skybound's latest TV foray. It joins AMC's The Walking Dead and Fear the Walking Dead as well as Cinemax's Outcast. The company is also prepping Five Year, Mastermind and docuseries Heroes and Villains: The History of Comics for AMC.

Chronicles of Amber comes as Game of Thrones continues to be the gold standard for genre series. HBO's Emmy-winning drama led the pack of nominations for the third year in a row, with multiple networks looking for a slice of the fantasy pie. Starz has found success with Outlander, while MTV renewed The Shannara Chronicles for a second season, among others.

Надо будет потом ещё раз внимательно перевести и здесь процитировать.

 

Этакий постскриптум-приложение к заметке «В державе датской призрак диабета: немного о переводе «Хроник Амбера» на русский и чуть дальше» предметно. Здесь я излагаю задачи, способы и чуть подробнее комментирую сам перевод, это своеобразные заметки по ходу дела. Как можно ближе к самому приведённому далее тексту или точнее, процессу перевода. Это одновременно чем-то вроде моей программы и плана действий (или того, что сейчас называют глупейшей переводческой калькой «дорожная карта»).

Основная задача на текущем этапе, правильно перевести сложные места и попасть «в интонацию» оригинала. То есть это подстрочник с претензий. В этом тексте ещё не редактировались такие мелочи, как замена «ты» на «вы» и «вы» на «ты» по контексту. Не разбиты сложные предложения. Их структура в большинстве случаев пока что прямо калькирована с английского языка. Не произведена замена сложных оборотов привычных в шаблоне английского на более простые русские. Ну, и как у Тогоевой, ещё несколько вязковато, нужно сглаживать и даже чуточку сокращать.

В какой-то мере вся эта затея — мой абонемент в тренажёрный зал, то есть учебное занятие с возможной внешней подпиткой: оглядка на чужую оценку для того, чтобы не бросить лично полезное совершенствование в английском. И якорь на будущее, на случай если отвлекающих моментов будет гораздо больше, чем сейчас.

Ну и, если всё-таки дойдёт до чего-то серьёзного, то окончательная вычитка будет ещё и на слух, прослушивая оригинал в исполнении Желязны. И, соответственно, прослушивая, проговаривая свой перевод. Есть в тексте всё-таки порой нечто стихотворное (или мне просто по неопытности чудится). Литправка, во многом она будет прежде всего «интонационной», пойдёт после окончания основного «читабельного перевода» отдельной колонкой в таблице перевода. В итоге же, хочется довести русскоязычный текст перевода до крайней лаконичности, отточенности, до сочного хруста, как делает это в своих переводах Сергей Ильин, правда, подчас всё-таки перебарщивая и придавливая этим автора.

Если сравнивать с неким идеалом, зримым в этом переводе, то в приведённом примере надо проявить большее уважение к читателю и избавиться от большинства примечаний нахождением языковых аналогов и привести структуру слов в предложениях.

Вопрос сокращения до «максимально возможного минимума» сносок и примечаний пока для меня не прост. Я уже сказал, что Желязны мы привыкли читать без примечаний. Однако учитывая уже затронутую историю переводов, можно попробовать сделать вариант «академического перевода» чтобы любителям можно было посмотреть на знакомые вроде бы места в известном тексте с другой стороны. То есть очень часто эти сноски совпадают с непереведёнными или упущенными моментами или ошибками в старых переводах. Кроме того, если замахиваться на издание, то Желязны с примечаниями будет, как мне кажется, более востребован, чем просто Желязны.

Кстати, размышляю, а не скомпилировать ли книгу нового формата из текста романа, вариантов переводов, и интеллектуальных сносок с фотографиями и музыкой в сносках. Предисловия и послесловия. Такой намёк на книги будущего, которые меня до сих пор волнуют.

Таков бессрочный план. По сути, я сразу открываю внутреннюю кухню того, чем я потихоньку занимаюсь. С целью получения ценных замечаний и, возможно, подсказок. Если всё это будет, то итоговый перевод получится ещё лучше. Если нет, то примерно на текущем уровне только гораздо глаже.

Сам дальнейший текст никем ещё не вычитывался, кроме меня. Весь разброд в авторах примечаний — пока просто результат правки текста на разных компьютерах.

Весь отработанный материал, по которому уже принято решение, убран инструментом «рецензирования» в сноски сбоку. В тех местах, где я ещё окончательно не определился, варианты оставлены прямо в тексте, выделенные уменьшенным шрифтом, иногда «пропорционально» моему мнению об их «подходящести». Это для того, чтобы лишний раз не искать самые «принципиальные» места.

В подсказки-замечания рецензента, в колонке с английским текстом вынесены уточняющие контекстные варианты перевода или перевод устойчивых выражений, чтобы не лезть в словарь при вычитках, если потребуется вспомнить альтернативные варианты значения слов.

Если, кто захочет в дальнейшем поучаствовать в усовершенствовании этого перевода и сверке всех остальных, глубоко забираясь в саму работу, можно будет организовать сравнение всех переводов в одном файле. А, возможно, и целый сервис по переводу одного отдельно взятого цикла.

Не забываем, что одну из фишек этого текста составляют уже упомянутые примечания, не только те, которые выполнены для читателей, но и те, которые вынесены через инструмент MS Word «рецензирование». Пока что я добиваюсь точности, указанными в основной статье приёмами, держа перед глазами несколько вариантов, а также выполняя несколько раз прямой и обратный перевод (если обратный перевод затруднён или даже невозможен, я от этого варианта отказываюсь). Можно заметить, что вначале я делал не так много примечаний. Потом прикинул, что именно этот файл, где отфиксирован процесс перевода и некоторые сложности, сам по себе будет представлять ценность, как для меня (я ведь учусь в значительной степени), так и как подсказка для других, которую можно использовать для самых разных целей.

Утилитарно у меня «записаны все ходы», просто затем, чтобы было эффективнее выбирать наилучший вариант перевода в следующих проходах вычитки.

Пара слов о том, чем я так заморачивался и на что следует обращать внимание.

Как-то не очень хорошо в прежних переводах, да пока и у меня, передана первая беседа с Флорой: вместо обмена недосказанностями, разговор превратился в несвязынные между собой намёки, игру в догадки и разгадки. Над этим надо работать и работать. Потому как каждая фраза должна заключать в себя, как минимум, двойной смысл, а то и тройной, учитывая, что читатель, хоть и недалего ушёл по информации от Корвина, всё-таки имеет своё восприятие и его иногда запутывают.

Кстати, чуть оглядываясь на уже упомянутые в основной части заметки «клозеты» (ещё один привет «Паулю» Вязникову). Довольно зыбкую для русскоязычного читателя аналогию между «санитаром» в шкафу, «Смеющимся Мальчиком» (Laughing Boy) и «скелетом в шкафу» (Skeleton in the Closet) не уловил никто (этот прикол затёрли). Хотя и меня она заставила изрядно помучиться (я сначала ошибочно двинулся в сторону одноимённых блюзов). До сих пор я в ней до конца не уверен (возможно, Laughing Boy — это всего лишь «шут гороховый», но тогда не слишком вяжется контекст — «скелет в шкафу» и намёк на репризы). Даже Laughing Jack увёл меня к картам и только когда я вспомнил чёртика из табакерки или чёртика из коробки (jack-in-the-box) всё более-менее сложилось (плюс, запоздалый привет Тиму Бертону). Так что «Laughing Boy» у Желязны равен «Laughing Skeleton», который «shoved into the closet». Этот момент тоже пока что нуждается в улучшении и, возможно, в уточнении.

Заметку по переводам я допишу, когда в руки попадут перевод первых двух книг за авторством Фадеева (это где второй роман называется «Порох Авалона»), редакция ФЛП-перевода, изданная в серии «Монстры Вселенной» и, возможно, «рамочный» Ян Юа.

Что касается перевода в целом и вообще темы разных интерпретаций. Я ещё напишу, как минимум, пару заметок. Точно собираюсь перевести первый роман. И с большой вероятностью сделаю (хочу перевести) первые два. Там — посмотрим. В любом случае дальше первого пятикнижия не полезу.

Продолжая тему с перспективой создания новых переводов. Вообще привести в порядок перевод всего цикла можно очень просто. Лично я честно перевожу всё заново. Но возможен и иной образ действия. По тому же шаблону, что у меня здесь, делается совмещённый текст, а затем коллективно ищутся ложные, неудачные и спорные места, они же выделяются, а затем исправляются. Амберский цикл не так сложен и не так плохо переведён, чтобы на имеющейся основе не составить приемлемый вариант.

Наверное, «Хроники Амбера» действительно надо читать лет до 20-ти. Хотя, интересное наблюдение, это один из тех циклов, который позволяет, даёт необъятный простор для фантазирования и домысливания, всё крайне символично и «архитепично увязано». И его простота с сохранением авторского стиля Желязны этому способствуют. Вся глубина или необыкновенный простор «Хроник» — у тебя в голове. Отражается, или нет :) Вся красота Амбера — в глазах смотрящего.

Работа ведётся не только по переводу но и по оформлению, поэтому напоследок, в качестве «вишенки на торт», из картинок предыдущей заметки сварганил по-быстрому вот такой коллажик.

 

 

 

                                   

 

 

 

Этакий постскриптум-приложение к заметке «В державе датской призрак диабета: немного о переводе «Хроник Амбера» на русский и чуть дальше» предметно. Здесь я излагаю задачи, способы и чуть подробнее комментирую сам перевод, это своеобразные заметки по ходу дела. Как можно ближе к самому приведённому далее тексту или точнее, процессу перевода. Это одновременно чем-то вроде моей программы и плана действий (или того, что сейчас называют глупейшей переводческой калькой «дорожная карта»).

Основная задача на текущем этапе, правильно перевести сложные места и попасть «в интонацию» оригинала. То есть это подстрочник с претензий. В этом тексте ещё не редактировались такие мелочи, как замена «ты» на «вы» и «вы» на «ты» по контексту. Не разбиты сложные предложения. Их структура в большинстве случаев пока что прямо калькирована с английского языка. Не произведена замена сложных оборотов привычных в шаблоне английского на более простые русские. Ну, и как у Тогоевой, ещё несколько вязковато, нужно сглаживать и даже чуточку сокращать.

В какой-то мере вся эта затея — мой абонемент в тренажёрный зал, то есть учебное занятие с возможной внешней подпиткой: оглядка на чужую оценку для того, чтобы не бросить лично полезное совершенствование в английским. И якорь на будущее, на случай если отвлекающих моментов будет гораздо больше, чем сейчас.

Ну и, если всё-таки дойдёт до чего-то серьёзного, то окончательная вычитка будет ещё и на слух, прослушивая оригинал в исполнении Желязны. И, соответственно, прослушивая, проговаривая свой перевод. Есть в тексте всё-таки порой нечто стихотворное (или мне просто по неопытности чудится). Литправка, во многом она будет прежде всего «интонационной», пойдёт после окончания основного «читабельного перевода» отдельной колонкой в таблице перевода. В итоге же, хочется довести русскоязычный текст перевода до крайней лаконичности, отточенности, до сочного хруста, как делает это в своих переводах Сергей Ильин, правда, подчас всё-таки перебарщивая и придавливая этим автора.

Если сравнивать с неким идеалом, зримым в этом переводе, то в приведённом примере надо проявить большее уважение к читателю и избавиться от большинства примечаний нахождением языковых аналогов и привести структуру слов в предложениях.

Вопрос сокращения до «максимально возможного минимума» сносок и примечаний пока для меня не прост. Я уже сказал, что Желязны мы привыкли читать без примечаний. Однако учитывая уже затронутую историю переводов, можно попробовать сделать вариант «академического перевода» чтобы любителям можно было посмотреть на знакомые вроде бы места в известном тексте с другой стороны. То есть очень часто эти сноски совпадают с непереведёнными или упущенными моментами или ошибками в старых переводах. Кроме того, если замахиваться на издание, то Желязны с примечаниями будет, как мне кажется, более востребован, чем просто Желязны.

Кстати, размышляю, а не скомпилировать ли книгу нового формата из текста романа, вариантов переводов, и интеллектуальных сносок с фотографиями и музыкой в сносках. Предисловия и послесловия. Такой намёк на книги будущего, которые меня до сих пор волнуют.

Таков бессрочный план. По сути, я сразу открываю внутреннюю кухню того, чем я потихоньку занимаюсь. С целью получения ценных замечаний и, возможно, подсказок. Если всё это будет, то итоговый перевод получится ещё лучше. Если нет, то примерно на текущем уровне только гораздо глаже.

Сам дальнейший текст никем ещё не вычитывался, кроме меня. Весь разброд в авторах примечаний — пока просто результат правки текста на разных компьютерах.

Весь отработанный материал, по которому уже принято решение, убран инструментом «рецензирования» в сноски сбоку. В тех местах, где я ещё окончательно не определился, варианты оставлены прямо в тексте, выделенные уменьшенным шрифтом, иногда «пропорционально» моему мнению об их «подходящести». Это для того, чтобы лишний раз не искать самые «принципиальные» места.

В подсказки-замечания рецензента, в колонке с английским текстом вынесены уточняющие контекстные варианты перевода или перевод устойчивых выражений, чтобы не лезть в словарь при вычитках, если потребуется вспомнить альтернативные варианты значения слов.

Если, кто захочет в дальнейшем поучаствовать в усовершенствовании этого перевода и сверке всех остальных, глубоко забираясь в саму работу, можно будет организовать сравнение всех переводов в одном файле. А, возможно, и целый сервис по переводу одного отдельно взятого цикла.

Не забываем, что одну из фишек этого текста составляют уже упомянутые примечания, не только те, которые выполнены для читателей, но и те, которые вынесены через инструмент MS Word «рецензирование». Пока что я добиваюсь точности, указанными в основной статье приёмами, держа перед глазами несколько вариантов, а также выполняя несколько раз прямой и обратный перевод (если обратный перевод затруднён или даже невозможен, я от этого варианта отказываюсь). Можно заметить, что вначале я делал не так много примечаний. Потом прикинул, что именно этот файл, где отфиксирован процесс перевода и некоторые сложности, сам по себе будет представлять ценность, как для меня (я ведь учусь в значительной степени), так и как подсказка для других, которую можно использовать для самых разных целей.

Утилитарно у меня «записаны все ходы», просто затем, чтобы было эффективнее выбирать наилучший вариант перевода в следующих проходах вычитки.

Пара слов о том, чем я так заморачивался и на что следует обращать внимание.

Как-то не очень хорошо в прежних переводах, да пока и у меня, передана первая беседа с Флорой: вместо обмена недосказанностями, разговор превратился в несвязынные между собой намёки, игру в догадки и разгадки. Над этим надо работать и работать. Потому как каждая фраза должна заключать в себя, как минимум, двойной смысл, а то и тройной, учитывая, что читатель, хоть и недалего ушёл по информации от Корвина, всё-таки имеет своё восприятие и его иногда запутывают.

Кстати, чуть оглядываясь на уже упомянутые в основной части заметки «клозеты» (ещё один привет «Паулю» Вязникову). Довольно зыбкую для русскоязычного читателя аналогию между «санитаром» в шкафу, «Смеющимся Мальчиком» (Laughing Boy) и «скелетом в шкафу» (Skeleton in the Closet) не уловил никто (этот прикол затёрли). Хотя и меня она заставила изрядно помучиться (я сначала ошибочно двинулся в сторону одноимённых блюзов). До сих пор я в ней до конца не уверен (возможно, Laughing Boy — это всего лишь «шут гороховый», но тогда не слишком вяжется контекст — «скелет в шкафу» и намёк на репризы). Даже Laughing Jack увёл меня к картам и только когда я вспомнил чёртика из табакерки или чёртика из коробки (jack-in-the-box) всё более-менее сложилось (плюс, запоздалый привет Тиму Бертону). Так что «Laughing Boy» у Желязны равен «Laughing Skeleton», который «shoved into the closet». Этот момент тоже пока что нуждается в улучшении и, возможно, в уточнении.

Заметку по переводам я допишу, когда в руки попадут перевод первых двух книг за авторством Фадеева (это где второй роман называется «Порох Авалона»), редакция ФЛП-перевода, изданная в серии «Монстры Вселенной» и, возможно, «рамочный» Ян Юа.

Что касается перевода в целом и вообще темы разных интерпретаций. Я ещё напишу, как минимум, пару заметок. Точно собираюсь перевести первый роман. И с большой вероятностью сделаю (хочу перевести) первые два. Там — посмотрим. В любом случае дальше первого пятикнижия не полезу.

Продолжая тему с перспективой создания новых переводов. Вообще привести в порядок перевод всего цикла можно очень просто. Лично я честно перевожу всё заново. Но возможен и иной образ действия. По тому же шаблону, что у меня здесь, делается совмещённый текст, а затем коллективно ищутся ложные, неудачные и спорные места, они же выделяются, а затем исправляются. Амберский цикл не так сложен и не так плохо переведён, чтобы на имеющейся основе не составить приемлемый вариант.

Наверное, «Хроники Амбера» действительно надо читать лет до 20-ти. Хотя, интересное наблюдение, это один из тех циклов, который позволяет, даёт необъятный простор для фантазирования и домысливания, всё крайне символично и «архитепично увязано». И его простота с сохранением авторского стиля Желязны этому способствуют. Вся глубина или необыкновенный простор «Хроник» — у тебя в голове. Отражается, или нет :) Вся красота Амбера — в глазах смотрящего.

Работа ведётся не только по переводу но и по оформлению, поэтому напоследок, в качестве «вишенки на торт», из картинок предыдущей заметки сварганил по-быстрому вот такой коллажик.

 

 

 

                                   

 

 

 

 

 

Немного нарушу стройную тематику статей на этом сайте. Этот материал сначала планировался в блог, но вышел уж слишком крупным, не говоря уже о его продолжение. Поэтому тематика несколько отклоняется от «Северо-Запада» и посвящена fantasy вообще и в частности переводам и переводу конкретного романа.

 

Немного нарушу стройную тематику статей на этом сайте. Этот материал сначала планировался в блог, но вышел уж слишком крупным, не говоря уже о его продолжение. Поэтому тематика несколько отклоняется от «Северо-Запада» и посвящена fantasy вообще и в частности переводам и переводу конкретного романа.